Пока она изливала эти и другие слова, полные гнева, подошло время ужина, и всех позвали к столу. Но пышные пироги и гуляши с подливами казались ей мышьяком и беленой, ибо не еда, но другое было у нее на уме; другое скручивало ей желудок, а не желание его наполнить. И Чечьо, видя ее задумчивой и бледной, спросил: «Или не по нраву тебе кушанья? Что с тобой? О чем ты задумался? Как себя чувствуешь?» «Не особенно хорошо, — отвечала Ренца. — И сам не пойму, что со мною сталось: то ли несварение, то ли голову кружит». «Тогда пропусти еду, — отозвался Чечьо, — ибо небольшое голодание полезно при любой болезни. Но если нужен медик, давай позовем умелого врача, который по лицу, даже не щупая пульса, определяет людские болезни». «Ох, не та у меня болезнь, чтобы рецепт прописать, — сказала Ренца. — Ведь никто лучше половника не знает, чем больна кастрюля». «Пройдись по саду, вдохни свежего воздуха», — говорит Чечьо. А Ренца ему на это: «Чем больше хожу, чем больше смотрю вокруг, тем больнее сердце рвется».
Так, за разговорами, закончился ужин, и настала пора отойти ко сну. И Чечьо, снова желая услышать песенку Ренцы, пожелал, чтобы она легла на кушетке в той же комнате, где он собирался лечь со своей невестой. И время от времени он просил ее повторять эти слова, что для Ренцы были словно удары в сердце, а для невесты — зуд в висках. Она долго терпела и наконец высказалась: «Вы мне всю задницу надорвали с вашим светлым ликом! Что за проклятая музыка! От нее уж понос пробивает, до того надоела! Перестаньте хоть ненадолго, чтоб вам пропадом пропасть! Или вы сдурели, что повторяете одно и то же? Я мечтала лечь с тобой в постель ради музыки твоих инструментов, а не стоны эти выслушивать; смотри, как бы тебе не прогадать, коль будешь на эту клавишу жать. Так что сделай милость, муженек, хватит; а ты, — обратилась она к Ренце, — лежи молчком, чтоб не воняло чесноком, а нас оставь в покое!» «Тихо, женушка, — сказал на это Чечьо. — Закончим разговоры». И с этими словами поцеловал ее с такой силой, что поцелуй раздался чуть не на милю, и звук их сомкнувшихся губ словно громом отозвался в груди Ренцы, такую причинив боль, что, когда вся ее кровь сбежалась на помощь сердцу, с ней вышло по пословице: «Наложишь лишку — сорвет крышку»: от столь сильного притока крови она задохнулась и протянула ноги.
Чечьо, подарив невесте несколько ленивых ласк, шепотом попросил Ренцу еще раз прочесть стихи, что так сильно брали его за сердце. Но та не отвечала, и Чечьо повторил свою просьбу и, поскольку не услышал в ответ ни слова, потихоньку дотянулся до нее рукой. Но когда Ренца и на это не отозвалась, он коснулся ее лица; и, ощутив ледяной холод, понял, что естественный огонь этого тела угас.
В изумлении и ужасе он велел слугам принести свечи. Склонившись над Ренцой и узнав ее по прекрасной родинке на груди, он вскричал и заплакал: «Что ты видишь, жалкий Чечьо? Что приключилось с тобой, несчастный? Что за зрелище перед твоими глазами? Какой удар под коленку тебя подкосил? Цветок мой, кто сорвал тебя? Светильник мой, кто загасил тебя? Кастрюлька удовольствий Амура, как ты могла выкипеть? Кто разрушил тебя, дом моих радостей? Кто разорвал тебя, проезжий лист моих наслаждений? Кто потопил тебя, кораблик игр моих сердечных? О радость моя, закрылись твои очи — и разорена лавка красоты, Грации бросили свой труд, а Амур пошел на мост, чтобы утопиться! Теперь, когда отошла эта прекрасная душа, потеряно семя красоты, треснула форма очарования, потерялся компас любовной нежности! Ох, горе неутолимое, ох, крушение, которому равного нет, ох, погибель моя кромешная! Иди хвались, милая матушка, как удалось тебе лишить сына этого бесценного сокровища! Что мне делать, злосчастному, бесчувственному, безутешному, растерявшему радости, растратившему ласки, промотавшему веселье? Но не думай, жизнь моя, что осталась мне охота жить на свете, ибо хочу идти следом за тобой, не отставая, куда пойдешь ты, чтобы мы соединились вопреки раздирающим лапам Смерти, и как была ты мне подругой на ложе, так я разделю с тобой могилу, и пусть единая надгробная надпись рассказывает о нашей общей горькой судьбе!»
Сказав это, он схватил гвоздь и со всей силы удружил себе прямо под левый сосок, откуда струею вырвалась жизнь. Когда невеста, похолодевшая и оцепенелая от ужаса, смогла наконец двигать языком и владеть голосом, она позвала королеву. Та, вместе со всем двором, прибежала на шум и, узнав, как все было, не оставила нетронутым ни клочка волос на голове. Она билась, точно выброшенная на берег рыба, обвиняя звезды, что одождили на ее дом столько бед, и проклинала черную старость, оставившую ее одинокой среди столь великого горя. И после долгого вопля и плача, биенья и терзанья для обоих устроили одну общую гробницу, начертав на ней всю их печальную историю.
В это время прибыл король, отец Ренцы, который, бродя по свету в поисках дочери, встретил слугу того отшельника, с которым Ренца обменялась платьем, и теперь слуга продавал его. Он и рассказал королю, как было дело и как его дочь ускакала вдогонку за принцем Винья Ларга. Он появился в ту самую минуту, когда оба колоса, скошенные Смертью во цвете их возраста, уже хотели положить в житницу. Увидев дочь, узнав ее, проводив ее слезами и воздыханиями, он проклинал кость, сдобрившую пищу его потери, ибо нашел ее в комнате дочери и догадался, что именно она послужила орудием для плачевной развязки. И опытом подтвердив — как в общем, так и в частностях — скорбное предзнаменование шарлатанов, предрекших ей смерть от кости, ясно понял, что
коли в дом беда идет,
в дверную щелку проползет.
Ликкарда-умница
Забава четвертая третьего дня
Оставшись без отцовского надзора, Умница благоразумно хранит себя как честная девушка, не следуя дурному примеру сестер; она многократно обманывает влюбленного в нее принца и, предвидя грозящую опасность, избегает ее; наконец, принц берет ее в жены
Печальная история о бедных влюбленных омрачила все удовольствие от прежних сказок; среди слушателей воцарилось такое молчание, будто родилась девочка
[315]. Тогда князь велел Толле рассказать что-нибудь повеселее, чтобы умерить скорбь от смерти Ренцы и Чечьо. И она, получив приказ, отправилась в путь, начав так:
Благоразумие для человека — яркий фонарь в ночи трудов мира сего, с которым он безопасно преодолевает рвы и без страха идет по опасным дорогам. Благоразумие дороже денег, ибо деньги приходят и уходят, а благоразумие — верный товарищ в любой нужде. Этому вы увидите прекрасный пример в лице Ликкарды-Умницы, которая, пройдя бурное море с попутным ветром благоразумия, пристала в тихую гавань.
Жил некогда богатый-пребогатый купец по имени Марконе, у которого были три красивые дочери — Белла, Чендзолла и Ликкарда-Умница. Как-то понадобилось ему надолго уехать по торговым делам; и он, зная, что старшие дочери, неукротимые как молодые лошади, любят подмигивать кавалерам из окон, оставил каждой из них по перстню с неким камнем, который пачкал руки, если тот, кто его носил, делал постыдные дела. После этого он отправился в путь.
