Король, который был плодовит мыслями и быстро беременел, вызвал Корветто и объявил ему о своем желании завладеть дворцом орка и о том, что если вдобавок ко всем удовольствиям, которые Корветто ему уже доставил, он прибавит еще и эту малость, то король запишет ее углем долга на стене таверны своей памяти.
Корветто, способный зажигаться быстро, как серная спичка, и делать сто тысяч дел в час, мигом схватил ноги в руки и, придя во дворец орка, обнаружил, что оркова жена разродилась детенышем, и, пока хозяин ушел созывать сородичей на торжество, роженица, встав с постели, хлопочет над приготовлением кушаний.
Изобразив на лице сострадальную мину, Корветто сказал: «Добрый денечек, почтеннейшая красавица-хозяюшка! Только вчера родила, а сегодня уже в трудах? Ты совсем не даешь покоя своему телу!» «А что еще прикажешь делать, — отвечала орка, — коли я одна и некому помочь?» «Вот я и пришел, — сказал Корветто, — и готов помогать тебе хоть ногами, хоть зубами!» «Ну так добро пожаловать, — откликнулась орка. — Раз уж ты пришел с доброй душой, сделай милость, помоги мне расколоть эти четыре полена». «С удовольствием, — отвечал Корветто. — Мало будет четырех — расколю пять». И, взяв только что наточенный топор, вместо полена засадил орке по затылку, так что она полетела на землю как груша. Побежав тут же к дверям, он вырыл перед входом глубоченную яму и, покрыв ее ветками, набросал сверху земли, а сам стал следить из-за дверей. И, увидев орка, идущего вместе с родней, выскочил во двор и закричал во весь голос: «Слушайте все, да здравствует король Шьюммо Ларго!» Орк, слыша этот вызов, во главе всей толпы полетел на Корветто, как ядро, выпущенное из пушки, чтобы сделать из него соус; но, забежав всей гурьбой под портик, они провалились и попадали в яму, а Корветто, метая в них заранее припасенные камни, превратил их в лепешку. Покончив дело, он закрыл дворец на замок и отнес ключи королю.
Тогда король, видя доблесть и проворство юноши, вопреки капризам Фортуны, в поругание зависти, в посрамление придворных, выдал за него свою дочь. И так засовы зависти послужили ему теми блоками, с помощью которых корабль его жизни был спущен на воду величия, а его враги, раздираемые бессильной злобой, пыхтя, пошли какать в темноте
[346], ибо
злокозненное сердце, без сомненья,
познает горечь посрамленья.
Бестолковый сын
Забава восьмая третьего дня
Купец, чтобы держать глупого и ленивого сына подальше от дома, посылает его торговать в Каир; и он, встречая на пути толковых людей, берет их с собой и благодаря их помощи возвращается нагруженный серебром и золотом
Тут вокруг князя закружились придворные, показывая с гневом, что задеты за живое словами, будто все их умение заключается только в интригах и притворстве. Не знаю, что их больше уязвило — раскрытие их козней или зависть к удаче и счастью Корветто; но Паола вытащила их сердца из колодца возбуждения на крюке таких речей:
Издревле ведется, что люди скорее похвалят невежду, который учится у разумных и добродетельных, нежели умного, который водится с невеждами. Благодаря первым достигнешь успеха и величия, а по вине вторых потеряешь и состояние, и честь. И как с помощью палочки проверяют, готово ли прошутто
[347], так случай, о котором я сейчас расскажу, даст вам убедиться, правдивы ли мои слова.
Жил некогда человек, богатый как море; но, поскольку в этом мире невозможно иметь счастья без примеси скорби, был у него сын бестолковый и не годный ни к какой науке, что не умел отличить стручков акации от огурцов. И отец, не в силах более терпеть его глупость, вручил ему добрую толику денег и отправил торговать в Левант, зная, что в путешествиях по иным странам и в общении с разным народом пробуждаются способности, обостряется ум и накапливается опыт.
Мошьоне (так звали сына) сел на коня и погнал его в сторону Венеции, этого хранилища диковин со всего мира, чтобы сесть там на какой-нибудь корабль до Каира. Проскакав целый день, он увидал человека, стоявшего без дела под тополем, и обратился к нему: «Как тебя звать, юноша? Откуда ты и что умеешь делать?» Тот говорит: «Меня зовут Егоза
[348], сын Стрелы, умею бегать как молния». «Хотел бы я тебя в деле испытать», — сказал на это Мошьоне. И Егоза отвечает: «Чуть погоди, сейчас увидишь, пыль мои слова или мука». Подождали они немного, и вот идет по лесу олениха. Егоза, дав ей пройти немного вперед, припустил следом быстро-быстро и, легко касаясь земли ногами, — будто муку сеял, не оставляя отпечатков, — в четыре прыжка ее догнал. Удивился Мошьоне и сказал Егозе, что если он согласен идти с ним, он ему заплатит не жалея. Егоза согласился, и они пошли дальше вдвоем.
Не пройдя и четырех миль, повстречали другого юношу, которого Мошьоне спросил: «Как тебя звать, друг? Откуда ты и что делать умеешь?» Тот отвечает: «Зовусь я Заячье Ухо, родом из Любопытной Долины и, стоит мне приложить ухо к земле и замереть на минуту, слышу все, что делается в мире: как ремесленники сговариваются между собой, чтобы нагнать цену на свой товар; слышу заговоры придворных, обольщения сводников, свидания любовников, уговоры между ворами, жалобы слуг, доносы сыщиков, шушуканья старух, ругань моряков; словом, ни петух Лукиана, ни лампа Франко столько всего не видывали, сколько уши мои слыхали
[349]». «Коли это правда, — отвечает Мошьоне, — расскажи, о чем говорят у меня в дому». Тот приложил уши к земле, прислушался и сказал: «Старик говорит своей жене: да будут благословенны Звезды
[350], что наконец отослал я с глаз моих этого Мошьоне, эту рожу — драную одежу, этот гвоздь моего сердца, который, может, ходя по свету, сделается человеком и не будет больше таким ослом, балбесом, бездельником!» «Хватит, хватит! — замахал рукой Мошьоне. — Вижу, что ты правду сказал. Пойдем вместе, будет тебе удача». «Пойдем», — отвечал юноша.
