Так прошли они вместе десять миль, и встретился им еще один путник, которому Мошьоне сказал: «Как звать тебя, добрый человек? Откуда будешь родом и что умеешь делать на этом свете?» И тот отвечает: «Звать меня Бей-не-глядя, родом я из замка Стреляй-метко, и так стреляю из арбалета, что яблочное семя стрелой разрезаю пополам». — «Вот бы поглядеть, как это у тебя получается». Тот прицелился издалека и сбил горошину с камня; тогда Мошьоне и его взял себе в компанию.
Идя на следующий день, увидел он других людей, которые на морском берегу трудились на постройке мола под таким палящим солнцем, что стоило бы спеть о них:
Паррелла, разбавь мне вино водою, горит мое сердце от лютого зноя!
Жалея их, Мошьоне говорит: «Откуда у вас силы, добрые мастера, работать на такой жаровне, где впору бычий пузырь поджаривать?» И один из мастеров ему отвечает: «Да мы свежи как роза! Есть среди нас один парень, что так дует в спину, будто западным ветром с моря тянет». Мошьоне говорит на это: «Коли вам такую милость Бог послал, дайте хоть посмотреть на него». Строители позвали парня, и Мошьоне спросил: «Как звать тебя, скажи, ради здравия твоих родных. Из каких ты краев и каково твое ремесло?» И он отвечал: «Зовут меня Продувало, родом я из Ветренной Страны, и умею ртом выдувать любой ветер; хочешь, для твоего удовольствия легкий ветерок пущу, а хочешь, такой вихрь, что дома падать будут». «Не поверю, покуда не увижу», — говорит Мошьоне. И Продувало подул сперва тихим-тихим ветерком, как будто на Позиллипо
[351] под вечер, а потом обернулся к лесу и так дунул, что несколько дубов с корнем вырвал из земли. Увидав такое, Мошьоне и его взял себе в товарищи.
Прошли они долгий путь и наконец повстречали еще одного молодца, и Мошьоне говорит ему: «Как тебя звать, прости за любопытство? Откуда ты, если не секрет? И что за ремесло твое, позволь спросить». И тот отвечает: «Звать меня Крепкая Спина, родом я из Валентино, кладу гору на плечи и несу будто перышко». «Если так, — говорит на это Мошьоне, — то быть тебе королем Доаны
[352] и победителем Первого мая
[353], но хотел бы я поглядеть, как ты это делаешь». И Крепкая Спина принялся грузить себе на спину огромные валуны, стволы деревьев и столько других тяжестей, что и на тысяче возов не вывезти. Увидев это, Мошьоне взял и этого с собой.
Так шли они дальше своей дорогой, пока не пришли в Белло Шьоре
[354]. А там правил король, у которого дочь умела бегать быстро, как ветер, и могла пробежать по капусте в цвету
[355] так легко, что ни одна головка не наклонится. И король огласил указ: кто ее перегонит в беге, тому он отдаст ее в жены, а кто отстанет, тому голову отрубит.
Мошьоне, придя в ту страну и услыхав указ, пошел прямиком к королю и вызвался бежать наперегонки с королевной. И после того как условились: или хорошо пятками работай, или тыковку потеряешь, — на следующее утро Мошьоне, притворившись больным, сказал королю, что поскольку сам бежать не может, то вместо себя пошлет приятеля. «Пусть будет, как он хочет, — отвечала Чьяннетелла (так звали дочь короля). — Мне и на волосок нет разницы, с кем из них бежать».
И когда вся площадь наполнилась народом, желавшим посмотреть на состязание, и люди толпились в окнах, как муравьи, и наполняли собой террасы, как яйцо скорлупу, появился Егоза и направился к дальнему краю площади, ожидая сигнала. Пришла и Чьяннетелла в юбке, подвернутой до половины голени, и в красивых и облегающих стопу башмачках, с подошвой не толще десяти пунт. Они встали на одной линии вровень плечом к плечу и, услышав «тра-та-та-та» барабана и «ту-ру-ту-ту» трубы, пустились бежать так, что пятками касались плеч. Вообразите, что они были похожи на зайцев, преследуемых охотниками, коней, вырвавшихся из конюшни, собак, которым привязали надутый пузырь к хвосту, или ослов, которых хорошо ткнули палкой в задницу.
Но Егоза, делом оправдывая свое имя, перегнал королевну больше чем на ладонь. Когда они пробежали весь путь до конца, стоило услышать, что тут поднялось: гвалт, вопль, свист, топот всего народа, который кричал: «Слава, слава чужестранцу!» И Чьяннетелла, пристыженная и оскорбленная проигрышем, покраснела, как попка школьника, получившего порцию розог.
Но поскольку по условиям состязания следовало бежать наперегонки два раза, она стала думать, как отомстить за поражение. И, придя домой, тут же принялась колдовать над перстнем, чтобы у каждого, кто наденет его на палец, отнялись бы ноги, так, что он не смог бы не только бежать, но даже идти шагом. Этот перстень она послала в подарок Егозе, прося, чтобы он носил его на пальце как знак ее любви.
Заячье Ухо подслушал, что дочь рассказала отцу о задуманном ею подвохе, но до времени никому не стал о нем говорить, ожидая, что будет дальше. И вот наутро — когда под звуки птичьих фанфар Солнце, посадив Ночь на осла тьмы, всыпало ей плетей
[356] — оба соперника вернулись на площадь. Был дан положенный сигнал, и вновь засверкали пятки, но на этот раз не столько Чьяннетелла уподоблялась новой Аталанте
[357], сколько Егоза напоминал усталого осла или стреноженную лошадь, не будучи в силах сделать ни шага.
Но Бей-не-глядя, видя товарища в беде и узнав от Заячьего Уха, в чем ее причина, снарядил арбалет и, выпустив стрелу, попал точно в перстень на пальце Егозы и выбил из него камень, в котором заключена была вся колдовская сила. Его скованные ноги, таким образом, были распутаны, и, пустившись вдогонку на манер горной козы, он в четыре прыжка догнал Чьяннетеллу и выиграл забег.
Король, видя, что лавры достались олуху, что пальмовая ветвь оказалась в руке простофили, что триумф выпал болвану, задумался, отдавать или не отдавать ему дочь. Обсудив дело с мудрыми советниками, он услышал общее мнение, что Чьяннетелла — кусочек не по зубам босяка и бродяжки и ее отцу подобало бы, не стыдясь прослыть нарушителем слова, взамен руки дочери отвалить ему приличный куш денег, что, несомненно, удовлетворит этого дрянного нищеброда больше, чем все женщины мира.
