Карадония, вернувшись с огромной охапкой хвороста, запалила огонь, над которым подвесила большой котел, вскипятила воду и, вылив ее в бочку через проделанную сверху дырку, насмерть обварила дочь, у которой оскалились зубы, будто она объелась сардинской травы, и слезла кожа, как у линяющей змеи. И когда мачехе подумалось, что ненавистное тело падчерицы уже слезло с костей, она выбила крышку и увидела — о ужас! — собственную дочь, сваренную злой
[378] матерью. Вырывая волосы, расцарапывая лицо, колотя в грудь, заламывая руки, ударяясь головой об стены, топоча ногами, она подняла такой грохот и шум, что сбежалось все селение. Делая невообразимые вещи и выкрикивая слова непроизносимые — так что не находилось ни слова ее утешить, ни средства ее успокоить, — побежала к колодцу и — бултых! — бросилась вниз головой и сломила себе шею, явив на своем примере, сколь верно сказанное:
кто в небо плюется,
тому в лицо вернется.
Как только окончился рассказ, по знаку, данному князем, перед собравшимися внезапно появились Джаллайсе и Кола Яково (первый — повар, а второй — смотритель дворцовых погребов), одетые, как одеваются коренные неаполитанцы, чтобы прочесть следующую эклогу:
Парна́я
Эклога
Джаллайсе, Кола Яково
ДЖАЛЛАЙСЕ
Давненько не видались, Кола Яково!
КОЛА ЯКОВО
Привет, привет, Джаллайсе!
Откуда путь-дорогу держишь?
ДЖАЛЛАЙСЕ
Из парной.
КОЛА ЯКОВО
Парная? да в такой-то зной?
ДЖАЛЛАЙСЕ
А мне чем жарче, тем приятней.
КОЛА ЯКОВО
И лопнуть не боишься от жары?
ДЖАЛЛАЙСЕ
Я лопнул бы, когда бы не пошел.
КОЛА ЯКОВО
Чего ж ты там приятного нашел?
ДЖАЛЛАЙСЕ
Приятно мне смягчать в пару
те огорченья, что бывают на миру;
ведь поневоле разбирает зло смотреть,
как все наперекосяк пошло.
КОЛА ЯКОВО
Тебе, из бани, показалось сгоряча,
что я не голову, а тыкву на плечах
ношу и ничего не понимаю?
Мир плох, согласен; но причем парная?
ДЖАЛЛАЙСЕ
Чем больше мнишь, что понимаешь,
тем меньше истинного пониманья!
Ты думаешь, что я тебе толкую
про ту закрытую парную,
где лежа чуть не помираешь от жары?
Но нет, я говорю о той,
которую лишь вспомнишь — пропотеешь,
и выйдет с потом вся печаль,
чтобы от болей жизни отдохнуть,
ибо что вижу, — так и давит грудь.
КОЛА ЯКОВО
Вот новости! Ну что ж, тебе не одному
такая баня голову закружит…
А вроде не осел ты по уму,
хоть кажешься им иногда снаружи.
ДЖАЛЛАИСЕ
Итак, хочу тебе сказать,
что есть на свете некая парная,
где выпарится все добро и зло.
Пусть радость в жизни ты гребешь лопатой,
пусть в чести плаваешь — коню по грудь,
однажды все, как смерть, надоедает;
а если так — открой-ка уши
и речь мою внимательно послушай,
и, может быть, она тебя утешит.
Ибо доходят в нас до пресыщенья
любые почести и наслажденья.
КОЛА ЯКОВО
Э, да тебе подарок нужен за старанье!
Ну так рассказывай, я весь вниманье!
ДЖАЛЛАЙСЕ
Вот, скажем, ты приметил
хорошенькую цыпочку, во всем
тебе по вкусу, засылаешь свата,
устраиваешь брак: все, что, почем —
согласны оба, и родные, и тотчас
нотариуса кличешь; он для вас,
как принято, контракт напишет брачный
[379].
И вот в один прекрасный день
ты входишь в дом, целуешься с невестой;
она разряжена — в шелках и побрякушках,
но ты и сам не промах: ты, как князь,
блистаешь наилучшею одеждой.
Тут музыканты уж гурьбой идут,
тут пир горой да танцы до упаду,
но ты, с удвоенною жаждою награды,
ждешь ночи! Ждешь так, как не ждут
моряк — попутных ветров, писарь — тяжбы,
как не стремится вор к густой толпе,
как не стремится врач к людским болячкам.
И вот приходит ночь:
ночь — вестница несчастья,
что темным трауром не просто так обвита:
твоя свобода, бедный, в ней убита!
Пищит, несчастная, в объятьях у жены…
в голых руках… ей даже цепи не нужны!
Ну, стало быть, пройдут три дня
постельных ласк, лобзаний, комплиментов,
а на четвертый — вот уж душно, как в дыму;
муж задыхается, как от жары, как в бане,
клянет тот день, когда она ему
впервые встретилась, да и ее саму,
причину разочарований!
Бедняжка не успеет рта раскрыть… как: «Вон пошла!» —
схватил за щеки, смотрит исподлобья:
на ложе с ней — двуглавого орла
изображает мрачное подобье
[380];
