Пыльная лента дороги тянется средь лесов и полей, оврагов и холмов, мимо пашен и сторожевых засек. Подует ветер со степей хазарских, закружит в танце пыльный вихрь на тоненькой ножке, подхватит сухие листья и рассеет их вместе с пылью по полям и рощам, кинет в лицо ратаю, налегающему на чапиги, до блеска отполированные его руками, споткнется ратай, вытрет рукавом потное лицо, протрет глаза, пошагает дальше, громкими криками погоняя медлительных волов.
Ратай, прозвищем Светозар, могучий смерд с бычьей шеей, истый поляница да и только, окликнул погоныча, мальчонку лет десяти-двенадцати, тот остановил волов на краю надела, сунул за пояс ременный кнут. Оба оглянулись на сеяльщика, кряжистого старика, главу большого семейства, который из лукошка, висящего у него на шее, кидал семена прямо в борозду, медленно подвигаясь вслед за пахарями. Вот он приблизился к сыну и внуку. Из-под куста калины, украшенного узорчатыми карминно-фиолетовыми листьями и алыми гроздьями ягод, извлечен жбан с квасом. Светозар протянул жбан отцу, тот припал к нему, попил, плеснул немного на пашню — дар Дажьбогу, покровителю земледельцев, отерся рукавом холстиной рубахи, молча передал жбан сыну. Светозар в свою очередь утолил жажду и тоже плеснул на пашню. Последним пил его сын, во всем следуя примеру старших.
Старик из мешка засыпал в лукошко зерно ржи. Оно покрыло золотистой массой своей три вареных куриных яйца — символ начала жизни, ибо яйцо, как и семена ржи, суть одно и то же, и как из яйца непременно появится новая жизнь, так и зерно, получив нужное напутствие, должно в свой черед дать жизнь другим зернам.
Волов развернули, Светозар воткнул железный наконечник в землю, налег было на чапиги, но со стороны Киева долетел до слуха его далекий звон колоколов. Точно капель весенняя падали они с высокого берега Днепра и текли в осеннем воздухе над равниной умиротворяющими душу звуками. Светозар остановился, оборотился в сторону звонов, хотел было перекреститься, да удержался при отце, не одобрявшим измену вере предков своим сыном. Поэтому и кипарисовый крестик на своей груди Светозар носит, не показывая его другим, и молитвы при случае творит в тайне.
Смерд Светозар принял христианство в Царьграде после похода с войском цесаря ромеев на магометан к горе Арарат, на которой, сказывали, Ной спасался в ковчеге во время всемирного потопа, собрав в одну кучу всякой твари по паре. Со времени того тяжелого, долгого и весьма неудачного похода минуло более пятнадцати лет. Войско ромеев тогда потерпело поражение от персов, немногие русы из полка, отправленного княгиней Ольгой в Царьград по договору с кесарем, вернулись домой. Светозар с небольшой дружиной, состоящей почти сплошь из киевских христиан, сумел прорваться сквозь полчища врагов, дав перед тем зарок, что если останется жив, примет веру ромейскую. Видать, и впрямь сильна сия вера, если жив остался да еще по пути на запад сумел поживиться, предавая арабские селения огню и мечу. И, достигнув Царьграда, зарок свой исполнил.
На отцово подворье Светозар вернулся, везя в тороках на двух арабских скакунах злато-серебро и дорогие порты. Вскорости женился на девке, самой что ни на есть красивой из всех в округе, построил добротный дом, наплодил с нею детишек — благодать да и только. Быть бы ему знатным человеком в граде Киеве, да только не тянет его туда: нет лучшего дела на земле, чем пахать да сеять, да убирать, вдыхая запах солнца, растворенного в жите. А что злато-серебро утекло меж пальцев — так и бог с ним. Чай не пропало даром, не в землю легло.
Свою новую веру Светозар хранит про себя. О том, чем хороша эта вера, представление имеет смутное, молитв не знает ни единой, поэтому в душе его Иисус Христос занял место наравне со старыми богами, и, похоже, они между собой поладили. Впрочем, не он один, другие христиане ведут себя в окружении сородичей-язычников подобным же образом, а то, не дай бог, что-нибудь стрясется, свалят все на них, тогда никаким мечом не отмахнешься. И подобное случалось не раз там и сям. И тащат ни в чем не повинного человека в Священную Рощу, приносят в жертву Перуну или еще какому ни есть богу. Оно куда как лучше, когда боги живут между собою в мире. Тогда и люди следуют их примеру.
— Кто-то скачет, тятька, — произнес юный отрок, показывая на дорогу и останавливая быков. — Шибко скачет, поспешает, знать.
Светозар посмотрел вдаль из-под руки. Действительно, вдали, от кромки леса, набухал палевый комочек пыли, оставляя за собой уплывающую в сторону белесую пелену. И другие ратаи перестали погонять своих волов, примолкли в тревожном ожидании и тоже смотрели в ту сторону.
— Не дай, Иисус Христос и Великий Хорс, печенези. До засеки добечь не успеешь, — пробормотал Светозар, надеясь, что кто-то из богов да услышит его просьбу, однако на всякий случай поправил на поясе широкий и длинный нож в кожаных ножнах.
Всадник, между тем, приблизился настолько, что стал виден бунчук на конце копья и желтый лоскут, трепещущий на ветру, и все успокоились: гонец мчит к Киеву с важной для князя вестью. А была бы опасность набега, лоскут на копье был бы червленым, да и сторожевые посты выкинули бы сигнальные дымы.
— Цо-об! — вскричал ратай густым басом, и ему вторил мальчишеский дискант:
— Цо-бе-еее!
Работа продолжилась. А южнее того места, куда закатывалось на отдых Хорс-Солнце, с полудня начали громоздиться высокие облака, сияя белыми верхушками. Похоже, жрецы старались не зря: Сварог, бог Неба, внял их молениям и пробудил Перуна-Громовержца и Дажьбога, разленившихся от долгого безделья. Не исключено, что и бог ромеев услышал молитвы греческих попов: дело-то святое, общее, а не просто так.
Как бы там ни было, а все обряды, освященные веками, Светозар перед пахотой и севом озимой ржи выполнил загодя. На прошлой неделе, едва народился тонкий серпик месяца, ночью привел на сжатое поле, покрытое колючей стерней, свою жену, наломал березовых веток с еще зеленой листвой, уложил их рядом с пучком оставленных жницами колосьев, заплетенными в косу и украшенными красными лентами в знак благодарности за нынешний урожай. Бросив на ветки волчью шкуру, повалил на нее жену, но не грубо, а аккуратно, подготавливая ее к совокуплению проявлением мужской силы, чтобы, если жена понесет, быть уверенным, что и поле, которое предстояло вспахать и засеять на зиму, тоже совокупившись с ним, с ратаем, с помощью орала, понесет и родит в свой черед тучный колос, наполненный полноценными зернами.
Он, Светозар, сделал все, что надо. И не он один: со всех сторон доносились до него то треск ломаемых веток, то стоны баб, молодых и не очень, рожавших и только собиравшихся родить, и не потому, что не могут не стонать, принимая в свое лоно мужское начало, а потому, что стонать надо обязательно, ибо не бывает так, чтобы одно поле дало урожай, а остальные остались с пустым колосом. Или наоборот. Поэтому чем больше людей обращается к богам, чем громче стонут бабы, тем больше уверенности, что их услышат на небесах.
Потом сидели на волчьей шкуре и ели яйца с ситным хлебом — завершающая часть ритуала, — молча следили за падающими звездами, загадывая желания. И лишь когда на востоке проклюнулась малиновая заря, потянулись парочки в посад тихими тенями, исполнившими свой долг перед природой и богами.
