— Я глупая, — шептала Малуша, гладя голову Святослава своими мягкими ладонями, от которых пахло молоком и детьми, — но если тебе нужна моя жизнь, я готова отдать ее хоть сейчас, лишь бы тебе было хорошо и покойно.
— Мне с тобой и так хорошо и покойно, а боле ничего от тебя и не надобно, — ответил Святослав, прижимая к себе все еще стройный стан Малуши.
— А ты не ходи с ратью-то в дальние земли, — шептала Малуша, целуя обритую голову мужа. — А то убьют тебя, не дай бог. Пущай воевода Свенельд идет. Ему что? Ему лишь бы ратоборствовать, лишь бы убивать кого. А у них, убиенных-то на поле брани, матери есть, жены, детишки малые. Каково им-то, сирым, без кормильца? А я тебе еще рожу… сына. Или дочку, чтобы услаждала взгляд твой своею красотой, а слух — ласковыми речами.
Скрипнула дверь, и в палату вплыла княгиня Ольга.
Малуша с испугом отшатнулась от Святослава, вспыхнула маковым цветом, точно застали ее за чем-то непристойным, с испугом глянула на неподвижное лицо княгини и, едва разжались объятия князя, выскользнула из палаты.
Княгиня Ольга молча подошла к сыну, села напротив, прямая и величественная.
— Тебе предстоят суровые испытания, сын мой, — заговорила она, встретившись с ожидающим взглядом синих глаз Святослава, заговорила, как всегда, без всяких околичностей, сразу же переходя к делу. — И кто знает, что ждет тебя впереди. Послушай совета своей матери, которая прожила долгую жизнь. Я много дум передумала, со многими мудрыми людьми встречалась, всегда внимательно их слушала и ни одного умного совета не отвергла, если он шел на пользу нашему роду и нашей отчине. И тебе, мой сын, я хочу дать совет. Выслушай меня.
— Я слушаю тебя, мать, давшая мне жизнь, — склонил свою голову князь Святослав, и прядь волос из темени пала ему на лоб.
Княгиня кивнула головой в знак признательности и заговорила, стараясь придать своим словам теплоту и убежденность:
— Ты знаешь, что я и многие киевляне с радостью и благодарностью восприяли благодетельную веру ромейскую. Ты не можешь отрицать, что из твоей дружины христиане наиболее верные и искусные воины и слуги. Твой отец собирался креститься, но смерть помешала ему сделать этот шаг, и я боюсь, что сейчас он мучится в аду за свое промедление. Если и ты утвердишься в вере истинной Иисуса Христа, принявшего за нас смертные муки, то и все вои твои, все племена и языци земли русской мало-помалу примут эту веру и тем самым укрепят и распространят власть кагана Киевского. Настал тот час, когда ты, сын мой единственный, должен сделать решительный шаг по пути божьей благодати и повести за собой всю Русь.
— Пустой то разговор, матушка, — произнес Святослав, вставая и недовольно морща лоб. — У каждого народа должна быть своя вера и свои боги. «Вера хрестьянска уродство есть». Сколько она существует, а святые отцы-латиняне и цесарцы никак не могут промеж себя договориться, как молиться своему Христу. Разве дело в том, как молиться? Каждый молится так, как разумеет. Боги примут любую молитву, если она идет от души. К тому же, иудей прав: цесарцы блюдут лишь свою выгоду, желая уловить другие народы в свои сети. Если я приму твою веру, «дружина моя сему смеятиси начнут».
— Мне очень жаль, сын мой, — с печалью в голосе произнесла княгиня Ольга, — что ты не слышишь моих увещеваний. Но поверь моему слову: пройдут годы, и Русь станет христианнейшей из всех иных языцев и стран. Я, скорее всего, не доживу до сего времени, но так будет. Потому что единая вера в единого бога соединяет народы в одно целое…
— Ах, матушка, так ли это? — воскликнул Святослав. — Вон у исмаильтян один бог — Аллах, а все они передрались меж собою, и нет среди них никакого единства! То же самое и хрестьянство. Все решают не боги, а люди. Боги лишь помогают им в их делах, если их очень сильно попросишь, либо устраивают всякие козни и пакости. У сильного народа — сильный бог, у слабого — слабый. Наши боги помогли нам создать и укрепить нашу отчину, они соединяют племена и языци так же крепко, как соединяют нас реки, по которым плавают наши лодьи. А еще потому, что над нами одно небо, одно солнце, и хотя с иными племенами мы говорим на разных языках, мы понимаем друг друга, потому что понимают друг друга наши боги. И не будем больше об этом.
— Хорошо, не будем, — отступилась княгиня, зная упрямый норов своего сына. Сейчас она жалела, что отправила его на север, в первоград Руси Невогород, где он утвердился в вере языческой, а ведь мальцом, когда с посольством Киевским был в Царьграде, с изумлением смотрел на великолепие церквей христианских и даже робко крестил себя, глядя, как крестятся другие. Но минувшего не вернешь, и Ольга, подавив вздох, согласилась: — «Воля божья да будет; аще Бог хощет помиловать рода моего и земле Русские, да возложит им на сердце обратитися к Богу, яко же мне Бог дарова».
Святослав безучастно смотрел в сторону и нетерпеливо теребил кушак, ожидая, пока мать переговорит с богом ромеев.
И княгиня Ольга, помолчав, заговорила тоном решительным и властным:
— Что ж, давай поговорим о делах земных. Что ты надумал: ожидать за стенами Киева войско каганбека Козарского или идти походом на Итиль?
— Идти, матушка. Но идти не через степи козарские, а ве’рхом: через земли кривичей, вятичей и муромы. Там, на Оке, построим лодьи, по Оке спустимся в Итиль, собирая по пути конное войско из кочевых народов, обитающих вдоль Итиля и его притоков. На этом пути козары нас не ждут. Надо пустить слух, что мы идем на север собирать дань, а боле всего — из страха перед козарами. И еще прошу тебя повлиять на некоторых князей, чтобы они встали с нами заодно.
— Я думаю, что ты решил правильно. Но готовиться надо быстро, иначе каганбек прознает и двинет навстречу твоему войску булгар, печенегов и угров, которые сегодня стерегут тебя на берегах Танаиса.
— О том я ведаю, матушка. Каганбек и так знает больше, чем мы предполагали. К весне мое войско должно быть готово и, как только сойдет лед, двинется на козар по большой воде, — ответил Святослав. — Нынче же пойду с малой дружиной на Оку. Ты же, матушка, собери воев, откуда можешь, и пошли их ко мне. Они должны поспеть до половодья.
С этими словами Святослав подошел к матери.
— Я сделаю все, как ты повелишь, — произнесла княгиня Ольга смиренно и поцеловала сына в лоб. — А с князьями я переговорю. Они и сами хотят освободиться от двойной дани, но мало знают тебя, князя Киевского.
— То мне ведомо, — кивнул головой Святослав, повернулся и пошел из палаты.
— Да поможет тебе бог, сын мой, — прошептала княгиня, крестя широкую спину сына.
* * *
В конце октября от киевских причалов на Днепре отвалили десятки ладей с воинами, пришедшими со Святославом в Киев с севера. Тут были и варяги, и словене, и кривичи, и полочане, и меря, и весь, и воины других племен, населявших Северную Русь. Никто не знал, куда князь Святослав повел свое войско, на зиму глядя. Весной к ним должны присоединиться отряды киевлян, дреговичей, полян, северян, деревлян, родимичей, волынян и торков. При этом не только пеших, но и конных. По пути Святослав надеялся присоединить к своему войску вятичей и мурому, возможно — булгар и буртасов.
