— Мы не боимся! — воскликнул молодой воин, гордо вскинув голову. — Я лучше умру, чем покажу спину нашим врагам!
— Умереть — нет ничего проще. Победить и остаться живым — вот обязанность каждого воина, — качнул седой головой сотник. И продолжил: — Все боятся, но не все умеют преодолевать свой страх. Верно говорили древние: «Знание воинского дела питает смелость в бою». А я от себя добавлю: не только знание воинского дела, но еще и уверенность в своих товарищах по оружию.
— Скачут! — с испугом воскликнул кто-то, и все повернули головы в сторону степи: там, на самом краю, где небо сходится с землею, быстро росло облачко бурой пыли.
— Ну, значит, идут, — произнес сотник намеренно равнодушно, проверяя лишний раз ременные пелена на рукояти секиры. — Доставайте поживее из казана баранину, делите и ешьте.
— Так еще не сварилась, — заметил кто-то.
— Ничего: в животе доварится.
И по всему лагерю аланского войска всё зашевелилось, пришло в движение. Уже гнали табуны коней и верблюдов в узкий проход в завалах между двумя холмами, гасили водой костры, убирали походные шатры, запрягали в телеги лошадей, торопливо ели обжигающее мясо с просяными лепешками, запивая из глиняных кружек жирным бульоном. Со всех сторон слышались команды десятников, сотников и тысяцких, звон боевых доспехов и оружия, ржание лошадей, нестройное пение священников, шагающих меж кострищ в длиннополых черных рясах и окуривающих воинов ладаном.
— …покровителем в битве с нехристями-нечестивцами, врагами рода человеческого и Господа нашего Иисуса Христа-ааа. Да укрепит Боже праведный вашу руку, воспламенит ваши сердца любовью к своим домам, детям вашим, отцам и матерям ва-аши-им! Да поможет Бог наш победить врагов и укрепить веру христианскую во веки веко-ов. Ами-инь.
Клубок пыли приблизился настолько, что стали видны три всадника, припавшие к гривам своих коней. Вот всадники достигли холмов, пропылили к шатру воеводы, соскочили на землю, один из них заплетающимся шагом затрусил к шатру, откинул полог и пропал за ним. Никто не слыхал, что говорил гонец воеводе, но все были уверены, что он сообщил о приближении вражеского войска.
Ближе к полудню на горизонте стало вспухать новое облако пыли, в тысячи крат большее. Оно поднималось вверх, расползаясь во все стороны. И слева и справа то же самое, и вот уже все пространство затянуто бурой пылью, хотя еще не видно никого из тех, кто взбил эту пыль копытами своих коней.
Над холмами затрубили рога, забили большие и малые барабаны, сзывая воинов в строй. Вспыхивали на солнце наконечники копий, помятые в битвах шишаки, щиты и латы. Но большинство воинов имели лишь кожаные да войлочные панцири, такие же шлемы и деревянные щиты. Стар и млад встали плечом к плечу, с тревогой и опаской вглядываясь в надвигающееся облако.
ГЛАВА 9
Иноходец белой масти бежал ровно, гордо неся сухую голову на лебединой шее с подстриженной седой гривой. Вспыхивали на солнце сапфиры и аметисты, изумруды и рубины, в изобилии рассыпанные по золоченой сбруе. Каганбек Хазарский, царь Иосиф, закованный в золоченые латы, наплечья, поручья и поножи, в золоченом же шлеме с павлиньим пером, в белом с синей каймой плаще, сидел прямо и смотрел перед собой тоже прямо, щуря слегка раскосые глаза, доставшиеся ему от предков египтян, персов, хорезмийцев, вавилонян, хазар… — много всякой крови было намешано в его жилах, так что почти ничего в его облике не осталось от колена израилева, что покинуло Иудею много сотен лет назад и двинулось на восток, подгоняемое воинами вавилонского царя Навуходоносора, и уж совсем ничего от тех семи десятков израильтян, которые в незапамятные времена, когда землю Палестины несколько лет подряд поражала невиданная засуха, пришли в Египет, спасаясь от голодной смерти, и отдались фараону в добровольное рабство лишь бы не помереть с голоду.
Вслед за каганбеком ехали двое его старших сыновей, девятнадцати и двадцати лет. Тоже на иноходцах, почти в таких же сверкающих доспехах, в таких же белых плащах, — знак принадлежности к царствующему дому, — только синие полосы были вдвое уже.
Впереди, на расстоянии в тысячу шагов, пылили передовые конные отряды карабулгар и печенегов. По левую руку и по правую, а также сзади, на таком же расстоянии двигалась гвардия из наемников-хорезмийцев. В пыли, поднимаемой копытами коней, вспыхнет на солнце то яркий халат, то дорогое оружие и доспехи, вынырнет и вновь исчезнет густая щетина копий, бунчуков и знамен.
Каганбек с сыновьями ехал посредине этого каре в гордом одиночестве, если не считать четверых полуголых черных рабов, которые в полусотне шагов впереди везли на шестах его золоченый щит и бунчук из конского хвоста, павлиньих перьев и шелковых лент, да личной стражи, отставшей на полет стрелы. Со всех сторон каганбека и его спутников обнимал тяжкий гул тысяч конских копыт, гул, которого они давно не замечали, как не замечает бесконечного рева воды живущий возле горного водопада.
Никто и ничто не нарушало покой каганбека, его размышлений, никто не таращился на него жадными и любопытными глазами, никто не мог пустить в него стрелу, метнуть нож или дротик. Только воеводы из иудеев же имели право нарушать его покой, если неожиданные обстоятельства потребовали бы вмешательства царя и верховного главнокомандующего. Но не может быть никаких неожиданностей, если продуман каждый шаг и предусмотрены даже самые невероятные совпадения обстоятельств, если воеводы до тонкостей знают свое дело.
Однако не все решается одним днем, не все мысли проникают за пределы незнаемого, не дано смертному встать вровень с Всевышним, который один все видит и знает, оставляя рабам своим лишь догадываться о Его воле и предначертаниях. И не всем, а лишь избранным, и более всего тому, кто волею Всемогущего и Всеблагого стал царем Израиля в царстве Хазарском.
Каганбеку Хазарскому Иосифу было над чем подумать. Больше всего его беспокоило возмужание Руси, ее сближение с ненавистной империей ромеев. Только силой можно вновь подчинить себе Русь, жестокой расправой с ее князьями принудить к покорности, строительством крепостей на ее западных границах отрезать Русь от остального мира и овладеть ее землями до Варяжского моря. Если Всевышний снизойдет до молитв его раба, укрепит силу мышцы царя израильского, то в следующем году…
Что-то сзади сказал старший сын младшему, тот засмеялся и прервал мысль каганбека. Он придержал коня, слишком приблизившегося к едущим впереди рабам, глянул вперед: там, на фоне синих гор с белыми мазками первого снега, над которыми в беспредельной дали сверкал алмазом двуверший шатер Эльбруса, уже можно было разглядеть бурую гряду холмов. Гряда эта медленно поднималась, точно грязная пена из преисподней, и каганбек с тревогой вглядывался в нее: где-то там ожидает его войско мятежников, которое он должен разгромить и жестокими карами привести к покорности восставший народ.
Странные люди… Вот уже более сотни лет существует царство Израиля в степях, примыкающих к большой реке Итиль и морю Хазарскому, много лет оно властвует над окружающими его дикими кочевыми народами, но с каким-то упрямым постоянством время от времени начинает проявлять непокорность то один народ дикарей, то другой. Тут явно видна рука Византии, этого исчадия ада, которая подкупает доверчивых дураков серебром и золотом, принуждая их выступать против своих владык, не имея никаких шансов на успех. Даже если бы басилевсу ромеев удалось одновременно подкупить всех данников царя Иосифа, то и в этом случае у них ничего бы не вышло, потому что они за многие годы вражды между собой настолько утвердились во взаимной ненависти, что никакое золото не сможет затмить ее своим блеском. Тут главное знать, кого и в какое время на кого натравливать, и они будут с наслаждением резать друг друга да еще благодарить своего владыку за предоставленную возможность. А потом долго будут зализывать полученные раны — до следующего раза. Умно распорядился Всеблагой, разделив народы на правящих и управляемых, — да будет вечна его власть над неверными!
