Кресты подняли и укрепили.
— Смертию смерть поправ, яко же Иисус Христос, спаситель наш, принял муки смертные, тако же и мы, грешные, муки примаем, — хрипел на кресте пожилой священник, вращая налитыми кровью глазами. — Да падет на головы врагов наших проклятие, да сгинут их кости и не останется следа от их племени, да отвергнут их люди, яко Господь отверг их племя, уподобив псам бродячим, не ведающим своей земли! Да свершится… О-оооо, Го-оспо-оди! Больно-то ка-ак, правосла-авныи-яяя!
И с других крестов раздавались хриплые моления и проклятия:
— Явися еси днесь вселенной и свет твой Господи знаменася на нас в разуме молящих тя пришед еси и явися еси свет непреступный укрепити души наши и сократити страдание…
— …в кротости страдания приемля безбожных мучителей благословляя прости их еси бо не ведают что творят…
Какой-то молодой воин не выдержал, выхватил копье из груды лежащего оружия, бросился к кресту и вонзил его в грудь старика-священника, и тот, испустив дух, обвис на гвоздях. Но воина схватили тут же, сорвали одежду и, подняв, прибили к кресту с обратной стороны.
— Теперь снимайте ваши нательные кресты и бросайте в пыль перед распятиями! — последовала новая команда. — Ибо в пыль превратится вера нечестивая, измышленная презренными рабами!
И князья, и старейшины, и простые воины поднялись с колен и длинной цепью потянулись к распятиям, снимая на ходу нательные крестики, целуя их со слезами и бросая на истоптанную ногами и копытами землю, в густую пыль, в навоз, и вскоре на поверхности виднелись лишь нательные веревочки да дешевые деревянные крестики, потому что золотые, серебряные и бронзовые утонули в пыли, оставив на ней невнятные следы, похожие на птичьи. Но и этого победителям показалось мало: они заставили алан сгрести все это вместе с пылью и побросать в костры.
И всю ночь и почти весь следующий день простояло бывшее войско алан на коленях перед лагерем победителей. Нещадно палило солнце, горячий ветер трепал спутанные волосы воинов. Они мрачно наблюдали, как победители обирают трупы их братьев, как потом хоронят своих, как пируют вкруг костров, горланя свои песни, бросая в пыль перед рядами побежденных кости и объедки, тут же испражняясь, кому какая приспичила нужда.
Лишь под вечер, вдоволь наиздевавшись над побежденными, стронулось с места войско каганбека и, поднимая густую пыль, растворилось в ней, точно его и не было. Только тогда люди встали с колен и, томимые невыносимой жаждой, побрели к реке.
ГЛАВА 12
По первому снегу постоянно растущее войско князя Святослава перетащило свои ладьи с Днепра на реку Угру, по Угре спустилось в Оку и здесь остановилось на зимовку. Дорога была торная, по ней ни раз русы выходили на Итиль и шли в низовья — кто торговать, а кто разбойничать на речных просторах. Сюда еще весной князь Святослав отправил ладейных дел мастеров и плотников, чтобы рубили лес, ставили зимники для войска, пилили доски и бруски, строили из них ладьи и большие плоскодонные суда — ошивы, которые не жаль потом будет бросить или использовать на дрова для костров. Воеводою во главе тысячи воев князь назначил молодого Добрыню Мала, брата своей жены Малуши. Добрыня должен был охранять место строительства флота, заготавливать съестное, потребное для большого войска.
Место было глухое, деревни кривичей встречались редко, купцы в эти края почти не заглядывали, лазутчики каганбека Хазарского до этих мест если и добирались, то пути отсюда не имели: всех, кто появлялся поблизости, приводили в лагерь и назад не отпускали, чтобы в Итиле не прознали и не забеспокоились.
Зима выдалась снежная, морозная. Многое пришлось претерпеть, дожидаясь весны. Но все когда-то кончается, вершась по извечному кругу. По утренним заморозкам пришло к Святославу большое пешее и конное войско, набранное матерью-княгиней в южных пределах Руси — на золото, присланное из Царьграда. В свое время, то есть в середине апреля, сошел снег, тронулся лед, низины превратились в озера, и почти тысяча ладей и ошив вышли на стремнину Оки, подняли паруса, и попутный весенний ветер погнал их по течению, туда, где в Оку впадает река Моска. Здесь князь Святослав задержался, врасплох захватив хазарского наместника, его немногочисленную рать, сборщиков подати. Расправившись с ними, он потребовал от князя вятичей присоединиться к своему войску. Престарелый князь, с высокого берега Оки обозрев бесчисленное количество судов, наполненных ратными людьми, согласился выделить для князя Киевского дружину. Сам идти отказался по причине недужности, отправив с дружиной своего старшего сына Всеслава. Святослав и тем был доволен.
Через три дня суда отчалили от берега и тронулись в путь. Князь Святослав стоял на носу передовой ладьи в белой рубахе и портах и, поставив ногу в красном сапоге на свернутую в круг толстую пеньковую веревку, вглядывался в безбрежную даль, щурясь от яркого утреннего солнца. Свежий ветер, напоенный горьковатыми запахами распускающихся почек и цветущей вербы, трепал его оселедец и полы рубахи, рябил стремнину широко разлившейся реки. За его спиной мерно звучал барабан, отсчитывая ритм для гребцов, и дружно ударяли о воду весла.
Князь оглянулся назад, и сердце его дрогнуло от радости: сколько хватало глаз, виднелись высокие мачты, паруса и скрывались за поворотом. Такого войска он еще не водил, теперь главное — нагрянуть неожиданно и тогда… Но вперед лучше не заглядывать: боги коварны и мстительны, могут радость превратить в печаль, торжество в унижение, победу в поражение. Лучше, чтобы они не знали о его замыслах, занимались своими божескими делами и не лезли в его, княжеские. А когда он добудет победу, он их, богов, отблагодарит по-княжески: принесет в жертву Перуну пленных исмаильтян и иудеев, ну и что там еще — по воле жрецов и волхвов. Пусть утешатся.
Еще через несколько дней их встретил флот муромцев во главе с князем своим Всеволодом.
Святослав обнялся с ним, показал рукой:
— Видал, княже? А? Вся Русь поднялась. И с таким войском чтоб мы не одолели козар?
— Боги милостивы к тебе, княже Киевский, — ответил ему муромец. — Наши волхвы спрашивали у них, и боги ответствовали, что пойдут впереди твоего войска. Да сбудется их воля!
— Боги всегда идут впереди сильного войска, княже Муромский, — засмеялся Святослав.
— Согласен с тобою, княже, — да устрашат они наших врагов!
Ока все ширилась и ширилась, вбирая в себя небольшие речки и ручьи. Уж правого берега почти не видать, но тут вдруг открылся такой простор, что его глазом охватить невозможно.
— Итиль, княже, — с гордостью произнес князь Муромский Всеволод.
Днепр, конечно, могучая река, но Итиль… В иных местах глянешь — берегов не видать, разве что островки деревьев, затопленных полой водой. А птицы… Сколько здесь птиц! Видимо-невидимо. А рыба! То там, то тут всплеснется что-то, и не поймешь, то ли рыба, то ли водяной, то ли русалка. Или перед самым носом ладьи взметнется огромный хвост, ударит по воде, расплескав ее и пустив кругом гребнистые волны, точно бревно кинули в реку. Затем черный плавник прочертит поверхность и уйдет на глубину, так что сердце у князя зайдется от охотничьего азарта эту рыбину как-то изловить и посмотреть на нее во всю ее сущую величину. А может, это и есть та самая рыба-Кит, что на морях-океянах глотает корабли, о которой сказывали бывалые люди? Может, заплыла эта рыбина из моря Хазарского, но не такая, чтобы очень большая. И сколько же чудес на белом свете, о которых он лишь слыхивал, но видеть не видывал!
