— Ты моя тра-жена, и тебе я могу сказать, — ответил Криди. — Но пообещай, что это знание останется с тобой.
«Тра-жена», или просто «тра». Теперь Анге знала этот термин. Та, с кем нельзя заниматься сексом, но кто необходим. Та, на кого по-настоящему нацелено либидо кота. Кто разделит радость соития лишь частично, кто никогда не станет матерью котят, но без кого секс невозможен.
Причин могло быть множество. Из неперспективной или близкородственной генетической линии. Слишком юная или слишком старая. Любящая другого и не желающая полноценного соития. У котиков с этим все сложно. Криди не собирался становиться мужем Линге, но их короткий союз был одобрен прайдами, и они обязаны были принести потомство. Ситуация, когда «тра» для котика стала человеческая женщина, была крайне редкой, но, по словам Криди, все-таки не уникальной.
— Это знание останется со мной, мой тра-муж, — ответила Анге.
Криди тихо, урчаще засмеялся:
— Тра-мужа не бывает, моя тра-жена. Это очень смешно звучит, поверь.
— Тогда просто муж, — обиженно сказала Анге.
Криди протянул лапу и нежно погладил ее по плечу.
— Спасибо. Это тоже неверно, но звучит хорошо. Очень трогательно… Так вот, про Вадрика. Он был очень разносторонним ученым. Занимаясь механикой и газодинамикой, создав теорию ракетных полетов, он решил удостовериться, что в них вообще есть смысл. Телескопы были придуманы до него, но он впервые использовал рефракторные, а не рефлекторные конструкции. Зеркало его телескопа было больше полутора глан, к тому же он догадался разместить телескоп в горах, где воздух был прозрачен и чист.
Анге кивнула, не прерывая Криди. Она все это знала, конечно. Книжка «Как кисы нашли друзей» была у нее в детстве любимой, а там почти треть рассказывала о Вадрике. Как странно… Вадрик предок Криди, ее тра-мужа… ладно, просто мужа, пусть и не в физическом плане.
— Вадрик описал Ледянистую, он так ее и назвал, — продолжал Криди. — Верно предположил, что этой планете достается очень мало солнечного света и условия жизни на ней суровые… Он наблюдал и за Огненной, но был уверен, что там жизнь вообще невозможна…
Анге, глядя на голубой диск на экране, вспомнила Огненную. Самый близкий к солнцу обитаемый мир. Жаркие пустыни, серовато-зеленые растения, едва выживающие в раскаленном пекле. Шахты, где добывали редкоземельные элементы — люди работали на Огненной вахтенным способом, слишком тяжело было жить в этом аду. Анге тоже отработала на Огненной полгода, добиваясь направления на строительство корабля.
Удивительно, что все планеты в итоге называли именами, придуманными кисами. Древние человеческие названия в честь забытых богов остались лишь в учебниках истории. Названия кис были описательными — Ласковая, Ледянистая, Огненная…
— Вадрик предположил, что Ласковая лишена разумной жизни, — продолжал Криди. — Он мечтал полететь к ней… Но больше всего ему понравилась Желанная.
— Желанная? — не поняла Анге.
— Человеческая планета, ваша родина.
— Я не знала, что вы ее так зовете.
— Мы не зовем. Вадрик считал, что она наиболее пригодна для колонизации. Потом он увидел на ней огни, разгорающиеся с приходом ночи, и понял, что это города. Он записал в своем дневнике: «Этот чудесный мир, второй от светила, богат теплом, водой и жизнью. И жизнь эта достигла высот, сравнимых с нашей цивилизацией».
— Я знаю эти строки, — сказала Анге.
— Ты не знаешь продолжения. «Это величайший вызов и опасность для нас, ибо нам придется сойтись в противоборстве с иным разумным видом, быть может, превосходящим нас во всем».
Анге молчала. Голубой диск смещался к краю экрана.
— Вадрик был прежде всего логиком, — продолжал Криди. — Он очень убедительно обосновал неизбежность нашего конфликта. Предложил бросить все силы на развитие космонавтики, чтобы как минимум первыми колонизировать Ласковую.
— А как максимум? — спросила Анге.
— Захватить и поработить вашу планету. Исключительно с той целью, чтобы этого не сделали вы.
— Но вы этого не сделали, — сказала Анге, помолчав.
— Нет. Было совещание прайдов. Большой диспут. Выступал Вадрик. А потом выступал Мард, мистик и поэт из другого прайда… Линге его потомок. Он переспорил Вадрика. Он убедил лидеров прайдов, что война не обязательна. Что мы должны надеяться на лучшее и приближать его всеми силами. Наладить с вами связь. Делиться открытиями. Вадрик принял волю прайдов, но до конца жизни не верил в правоту Марда. Считал, что контакт закончится трагедией для нас. Он создавал корабли, он заложил и основу ядерной физики. Не для того чтобы у нас был ядерный привод в кораблях, а надеясь создать оружие против вас. Вадрик умер, так и не поверив в наше общее будущее. Поэтому Вадрик трудная фигура в нашей истории.
— Трагическая, — сказала Анге.
— Да, — подтвердил Криди. — Он многое придумал и остался в истории великим изобретателем. Он смирился перед общей волей, а это еще труднее, чем придумать новое. Но он не совершил главного — не признал своей ошибки. Это заставляет нас печалиться о нем. И не все рассказывать людям.
— Может быть, вы не правы, — сказала Анге. — Может быть, он сделал большее, чем признал ошибку. Он показал вам, что даже гений может ошибиться и упорствовать в своих заблуждениях. Что иногда прав поэт, а не ученый.
Криди повернул голову и пристально посмотрел на Анге.
— Жаль, — сказал он. — Жаль, что наши тела разные, Анге. Ведь наши души одинаковые.
* * *
Третьей-вовне было холодно.
Небо над ней было черным, но не ночной темнотой обитаемых планет, а, скорее, бездонной тьмой лишенных атмосферы планетоидов. Звезды над головой казались одновременно ярче и меньше, чем ожидаешь увидеть с поверхности планеты, такими они выглядят с безатмосферных планетоидов.
Но воздух вокруг был. Разреженный, холодный воздух с горьким привкусом химии и сладковатым запахом гниющей органики.
Она стояла на каменном плато. Слабый ветер пробивался сквозь простое белое платье. Босые ноги чувствовали холод и острые камешки. Губы пересыхали — воздух был не только разреженным, но и сухим.
А вокруг, до самого горизонта, вставали из скал причудливые сооружения — изогнутые башни, закрученные в спирали рваные плоскости, утопленные в почве купола. Разноцветные световые проблески проплывали в небе, иногда беззвучные белые молнии били вверх с вершин башен, растворяясь в бесконечной темноте.
И еще был звук. Ритмичный, неспешный, доносящийся из-под земли, словно где-то стучал огромный барабан или билось исполинское сердце…
Третьей-вовне стало страшно.
— Мать! — закричала она. — Мать!
Голос против ожиданий прозвучал громко. Разнесся среди мертвых строений и растворился в темноте.
— кто ты дитя
