И сработали, следует признать, неплохо.
— Ладно, — согласился Кравцов, еще раз просмотрев "резюме". — Вероятно, ты прав, Виктор. И лучшее, действительно, враг хорошего. Но на том уровне, где мне предстоит разговаривать, "пустяки" могут угробить даже слона. Поэтому… Поэтому ждем курьера из Риги и делаем вид, что нас нет. Я ясно выразился?
— Вполне, — кивнул Стецько, начавший, казалось, получать удовольствие от этой странной во всех смыслах затеи.
— Тогда, переходим к следующему вопросу, — закрыл тему Кравцов. — Что с Лесником?
— Я перепроверил все, что возможно, — Стецько оказался человеком не только быстрым в стрельбе и решительным в действиях, но и обстоятельным, понимавшим, где кончаются авантюры и начинаются дела. — Чудес не бывает, Макс Давыдович, он просто уголовник. Последний раз мелькнул у Блакитного…
— Блакитный? — переспросил Макс. — Что-то знакомое… но никак не вспомню.
— Пестушко.
— Ах, вот оно что! Так Пестушко ведь анархист-максималист, нет?
— Бандит! — коротко и зло ответил Эдельвейс. — Только идею, сука, замарал! Ничем он, Макс Давыдович, от петлюровцев не отличался, одно название, что анархист. Нестор Иванович приказал найти и повесить. Живодер, ублюдок. С тем же успехом его и в эсдеки записать можно.
— Можно. — Не стал спорить с очевидным Макс. — Он в девятнадцатом даже комиссаром был… А что Лесник?
— Лесник в регулярных войсках не служил. В Мировую — дезертир, в Гражданскую — по бандам.
— Держим мы его крепко?
— Вот здесь он у меня! — сжал кулак Стецько. — Я его, Макс Давыдович, крепко за яйца держу. Крепче чем вы меня, ей богу!
— Ну, вы, товарищ Колядный, даете! — "ужаснулся" Кравцов. — Нашли чем клясться! Еще перекреститесь!
— Но по смыслу-то верно!
— Ладно. Допустим, — отмахнулся Кравцов. — Стреляет действительно хорошо?
— С трехсот метров из трехлинейки промаха не дает. Проверено.
— А с оптикой справится?
— Ну, мы попробовали "обуховский" трехкратный прицел, — сразу же построжав лицом, доложил Стецько. — Справляется. Сейчас достали несколько хороших стволов: "Манлихер", восемь миллиметров, девяносто пятого года и немецкий "Маузер" девяносто восьмого… Это тот, что 7.92. Прицел есть. Австрийский "Райхерт", но он тоже всего лишь трехкратный. Залманович пытается усилить, обещает увеличение в шесть раз… но он часовщик, кустарь. Кто его знает, как выйдет.
— Значит, в худшем случае у нас имеются хорошая винтовка и плохой прицел? — Вопросительно взглянул на Стецько Кравцов.
— Ищем, Макс Давыдович. Где-то же должен найтись "Фус", а он пятикратный. Вполне с пятисот-шестисот метров работать можно, а в городе больше и не нужно. И выстрела никто не услышит.
— Ну, дураков там тоже нет, Витя. Догадаются, вычислят. Оптика должна быть съемная. Выстрелил, зачехлил, ушел. На конспиративной квартире развинтил, спрятал прицел, и пошел с винтовкой за плечом, и чтобы документы были в порядке. И страховка. Один с ним — вроде как, вторым номером, а другой — в пригляд. И чтобы никто не знал, откуда ноги растут.
— Обсуждали, — пожал плечами Стецько. — А все-таки с идейными проще было. Не надо прятаться, и голову ломать незачем. Поставил задание, разработал план…
— Ну, да, разумеется, — кивнул, как бы соглашаясь, Кравцов. — То-то нас Азеф всех сдал с потрохами, да и тебя Витя сдали. Напомнить?
"Тумаринсон, Гончаров, Выровой… Сколько же мрази было рядом с нами!"
— Да, все я знаю! — в сердцах бросил Стецько. — Но привыкнуть трудно.
— А то! — невесело усмехнулся в ответ Макс. — Но ты же за Коммуну, или как?
— За Коммуну.
— Ну, тогда, что ж… Терпи!
7.
— Макс…
На самом деле получилось что-то вроде "Маакс". Длинный протяжный гласный звук с понижением тона, так что сердце каждый раз схватывало, и нервы начинали вибрировать наподобие стальных натянутых тросов.
— Знаю, — сказал он.
— Ты ко мне в Одессе, когда пришел, практически так же выглядел…
— Знаю, — ему нечего было ответить. Он давно уже толком не спал, и ел, как придется, где и что найдется. А нет, так и не надо. Иногда сутками маковой росинки во рту не было. Голод глушил табаком и горячим чаем, но чай — это правда — был настоящий и иногда даже с сахаром или сахарином.
— Я все понимаю, — чувствовалось, что Рашель сдерживает себя, чтобы не заорать и попросту не обматерить его, как привыкла, должно быть, за годы Гражданской войны.
— Но… Макс, после такой контузии… А что если…?
— Без если! — отрезал он, стыдясь своего самоуверенного тона. — Ничего со мной не случится. Просто работы много. Вот сброшу это дело, и опять как люди заживем.
— Твоими словами!
— Моими, — Кравцов привлек Рашель к себе, обнял, поцеловал в волосы, погладил по спине. — Ну, все! Все! Успокойся. Уже немного осталось. Просто задание сложное, а обстановка сейчас, знаешь, какая?
Разумеется, он врал: практически никакого отношения к "обстановке" его работа не имела. И, однако, важность ее превосходила все, что могло бы составить занятие для такого военного человека, как он. Но Кравцов и сам все это знал, его-то уговаривать ни к чему. А посему, он просто обязан был закончить начатое, и не абы как, а именно так, как спланировал. Как увиделось той ночью после разговора с Семеновым. Георгий мог быть прав, но, возможно, и ошибался, принимая желаемое за действительное. Но, так или иначе, даже если бы все это оказалось всего лишь простым стечением сложных обстоятельств, перспектива, которую увидел и сконструировал той бессонной ночью Кравцов, была не ложная. Этот перегон на пути к Коммуне он видел четко. Во всех деталях.
— Извини, — сказал он, мягко отстраняя от себя Рашель. — Мне надо идти. Люди ждут…
Он все-таки поцеловал ее на прощание, но время действительно поджимало, а дел оставалось невпроворот. И приходилось бежать, чтобы просто не отстать. Вот он и бежал. Увиделся на Малой Спасской со Стецько, переговорил коротко, и заспешил дальше в Столешников переулок, где назначил "рандеву" с Лизой Виноградовой.
— Ну, что? — спросил он, подхватывая ее на ходу под руку, чисто кавалер барышню.
— Все в порядке, товарищ Кравцов, — "серьезно" нахмурившись, зашептала девушка.
"Ну, прям, дите малое! А еще разведчица! Учить их, не переучить!"
— Он будет ждать вас через полчаса в Оружейном переулке. — А щеки красные, и в глазах зеленые черти мелькают. — Знаете там…
— Не знаю, — остановил Лизу Кравцов. — Проводишь, покажешь, и беги к Резникову. Может быть, курьер уже прибыл, а мы ворон считаем…
Ему позарез нужен был "левый ход" в Чрезвычайную Комиссию. Но, как назло, именно в этой организации друзей у Кравцова не водилось. Везде были, и в ЦК, и в Совнаркоме, если поискать, а в "Охранке" — нет. И вдруг случай представился, да еще какой! Макс услышал "в кулуарах" знакомое имя. Поинтересовался, и с удивлением узнал, что служит в одном управлении со старым — еще по эсеровской партии — другом, Яшей Фишманом. А вот у Якова, насколько было известно Кравцову, в ЧК должны остаться немалые связи.
