Складно вещал Лысый, видно, говаривал все это не впервой. Казалось, на плечах у него серебрятся три большие звезды, а дело происходит в балашихинской школе КГБ: «Товарищи курсанты, тема нашего занятия…»
Однако ничего особо нового для себя Прохоров не извлек. В свое время он наслушался всякого — начиная со сказок о кодексе чести, являвшем собой основу «пути воина», и кончая байками о бородатых старперах, при посредстве энергии ци якобы ломавших тигриные спины. Ах, энергия ци! Прохоров когда-то пробовал гонять ее по «малому кругу» — толку никакого, только получил эффект «пылающей головы», вроде отходняка после нокаута. А что касаемо всяких там теорий, он даже слышал такую фигню, что у крутых бойцов в минуты опасности головной мозг отключается и всю информацию воспринимает спинной, эволюционно более древний. При этом скорость ее обработки существенно увеличивается, и соответственно увеличиваются шансы на выживание. А мозжечок при переключении мозгов служит вроде рубильника. Интересно, почему не жопа?..
Скоро Тормозу стало не до критических оценок. Вначале Лысый загнал его на тренажеры — отбарабанить десять раундов, затем взял в оборот амбал и, спаррингуя, надавал по шее, а потом просто стало интересно. Начались разговоры об эмпатии — методе ролевого поведения. С древнейших времен существуют психотехники, помогающие воинам впадать в боевой транс и благодаря единству духа и тела выживать и побеждать в кровопролитных битвах. Примеров тому в истории не счесть — берсерки, ниндзя, самураи, рыцари, адепты звериных стилей ушу. Казалось бы, все очень просто: надо выбрать образ для подражания и, воплотившись, вести сражение как бы от его лица. Это может быть великий мастер, мифический герой или хищный зверь, главное — чтобы меч поострей, зубы подлинней и никаких компромиссов, — кровь рекой, пленных не берем. Благодаря вхождению в такое состояние становится возможным анализировать ход боя, оценивать происходящее, управлять своими действиями как бы со стороны. То есть можно на какое-то время стать психически тем, чью роль играешь. В результате экран сознания меркнет и поведением-начинает управлять подсознание — помещенный туда в качестве эталона образ идеального бойца.
— То есть представь, Сергей Иванович, — Лысый, похоже, оседлал любимого конька, — у тебя никаких эмоций, ни страха, ни мыслей. Ты бьешься на автопилоте, психологически и поведенчески ты другое существо, и единственное чувство в твоей душе — это ярость, холодная, сокрушающая, не знающая удержу и пощады. Как хорошо поэт сказал: «Есть упоение в бою…» — Глаза у него блестели, щеки раскраснелись, и всем своим видом он выражал зловещий восторг. — Ты свободен и счастлив, ты держишь в руках жизнь врага! Можешь вонзить ему в горло нож и, глядя в глаза, провернуть сталь в ране. Можешь раздавить ему пах или раздробить висок, так что острый осколок кости перережет мозговую артерию…
«Маньяк, блин, в натуре. — Прохоров вдруг понял, что замочить человека Лысому как два пальца обоссать. — Настоящий полковник».
— Нет, кругом одно жулье. — Осаф Александрович Дубинин удрученно покачал головой и, отрезав кусок «Телячьей» колбасы, положил его на четвертушку пиццы. — А ведь на коробке написано: «с ветчиной». — Он впился зубами в кулинарный экспромт и принялся яростно жевать. — А где она, ветчина-то? Одно сухое пресное тесто, походная лепешка римских легионеров.
Он решил было сделать сюрприз — побаловать коллег свежайшей «пармезанской пиццей» — и теперь, давясь ею, явственно понимал, что всякая инициатива наказуема.
Пиновская сосредоточенно грызла морковку — сегодня у нее был разгрузочный день, — Плещеев же просто пил кофе и думал о своем. Он только что вернулся от начальства, где его угостили стандартным чекистским обедом: салат, борщ, битки с пюре и переслащенный компот из сухофруктов — под неприятный разговор о делах, дурно влияющий на процесс пищеварения.
— Может, лучше Филю и Степашку осчастливишь? — Плещеев наконец поставил чашку и соболезнующе глянул на Дубинина. — Как говаривал поэт, не люби, Осаф Александрович, кого попало и не ешь эту пиццу. Отдай ее собакам, а лучше врагам.
Чувствовалось, что настроение у него было так себе. На то имелись причины. Начальство выразило ему свое неудовольствие по поводу все еще здравствующего господина Морозова. Под конец показало рукой на небо и сказало:
— Не тяни кота за хвост, а то оторвут яйца. Не ему оторвут, тебе и мне.
Видимо, здорово кому-то там наверху Морозов встал поперек горла. Скорее всего забыл поделиться, жаба задушила.
— Значится, так, коллеги. — Плещеев нацедия себе соку и глянул поверх очков на Пиновскую. — Вернее, дражайшая коллега. Необходимо экстренно форсировать активные мероприятия по объекту "М". Промедление смерти подобно. Не сделаем — разгонят, а потом… Тра-та-та. — Необыкновенно фальшиво он напел мелодию похоронного марша. — Мы живы, пока мы нужны.
— Спасибо, что напомнил. А так мы не знали. — Пиновская невозмутимо плеснула себе «швепса» и, отпив, промокнула губы кружевным платком. — А что касаемо объекта "М", есть одна мысль. Двадцать третьего в двадцать два ноль ноль в клубе «Занзибар» состоится «Праздник тела». — Она строго глянула на воодушевившегося Дубинина и, элегантно привстав, потянулась к лежавшей на диване папке. — Так, читаю. «Внимание, дамы и господа!» Так, это мы уже знаем, «…состоится супершоу „Праздник тела“, включающее состязания по борьбе без правил и эротический конкурс „У моей девочки есть одна маленькая штучка“. Приглашаем к участию силачей и красавиц, отборочные туры с пятнадцатого сентября по вечерам в клубе „Занзибар“. Относительно условий и призов звоните, звоните, звоните». Ну, мы не гордые, позвонили. — Марина Викторовна снова приложилась к «швепсу». — Для участия в отборочных состязаниях с красавиц дерут по сто баксов, с силачей по двести. Главные призы — «тойота» и «форд», не считая всяких там «индезитов», «панасоников» и «шарпов». Желающих наверняка будет достаточно.
— Эге, понял, — Плещеев вдруг встрепенулся и уважительно посмотрел на Марину Викторовну. — А на конкурсе красоты председателем жюри будет, конечно, объект "М". Кого из барышень обяжем, Аллу или, может быть, Катерину?
— Здесь, Сергей Петрович, не Англия, не стоит пропускать дам вперед. — Пиновская усмехнулась. — Это ведь эротический конкурс. Чтобы Катерина вышла в дезабилье к пьяным скотам? А паче чаяния и без него? Да конкурс красоты быстренько превратится в бой без правил, и она всех поубивает. Так что пусть уж наши орлы себя покажут, спецназ как-никак. Кефирыч один, например, чего стоит.
— Ну что ты, Марина Викторовна, ему нельзя. — Плещеев снял очки и рассмеялся. — Забыла, нам ведь только Морозов нужен, остальные пусть пока живут.
— Да, президент у них мужик. — Валя Новомосковских открыл дверцу «Свири» и с хрустальным, греющим душу звоном вытащил полудюжину «Балтики». — Левинскую отграхал, Хусейну дал по мозгам, и все достойно, с улыбочкой, с саксофоном в зубах. Гарант конституции, одним словом.
Они с Юрасиком торчали на кухне, куда их послала заведенная с утра Витя, и под разговоры о политике степенно глушили пиво.
