— Рад вас видеть, почтеннейший Александр Васильевич. — Почувствовав на себе взгляд Барченко, он легко поднялся, учтиво протянул холеную, с большим сапфировым перстнем руку, оскалил в улыбке мелкие, наверное, острые зубы. — Все ли у вас в порядке? А то я уж заждался.
Стройный, невысокого роста, он двигался с изяществом голодной ласки, готовой в любой момент вцепиться в горло.
— У меня-то все в порядке, а вот у вас тут что творится? — Барченко подошел к лежащему чекисту, взявшись за пульс, удрученно покачал головой. — Господи, почти что труп. Чем он вам помешал?
— Ах, любезный Александр Васильевич, вечно вы пытаетесь на все найти ответ. Есть вещи иррациональные, не подвластные формальной логике. — Едко усмехнувшись, фон Третнофф опустился на нагретое место, трубкой нарисовал в воздухе замысловатую фигуру. — Скучно было. Да потом этот мерзавец все бубнил: «Не курите, не курите, здесь не положено». — Он вдруг зашелся противным, хлюпающим смешком. — Вот я и положил. Пускай отдохнет, потом реанимируем.
— Удивляюсь я вам, Людвиг, откуда такая страсть к разрушению? — Барченко снял кожаный картуз, бросил на кресло. — Не любите вы людей.
— Ах, любезный Александр Васильевич, Александр Васильевич! Лет двадцать уж вас знаю, а вы все такой же неисправимый идеалист! — Фон Третнофф перестал смеяться, в глазах его зажегся яркий, сатанинский огонь. — Оглянитесь вокруг, посмотрите, в каком мире мы живем. Все покрыто мраком непроницаемого невежества. Сила — это все. Права не существует, все находится в хаосе нравов, обычаев, законов, оставшихся еще со времен Римской империи. Между слабыми и сильными нет даже борьбы, есть только уничтожение первых. Существует лишь ненавистное, незаконное неравенство между господами и служителями, победителями и побежденными. Это фиктивное право животной, грубой, слепой силы — право, которое не что иное, как несправедливость, — будет существовать до тех пор, пока не появится истинное право, основанное на разуме. Одним словом, я за все, что разрушает этот поганый. мир, созданный богом зла, мрака, суеверия, богом, преследующим человечество, богом, которого незаконно воспевают в Библии. Истинный творец — это Сатана, и единственное, что привлекает меня в большевиках, — они отродья дьявола.
Он вновь разразился своим мерзким, булькающим смехом, поперхнулся табачным дымом, визгливо закашлялся.
— Я, дорогой коллега, читал ваш труд о влиянии вселенских ритмов на судьбы человечества. Проникновенно написано, со знанием дела, с душой. Только, может быть, разумнее плюнуть и на солнце, и на зодиак, и на туманность Андромеды и вибрировать в унисон с тем, кто реально правит нашим миром? Не угодно ли вам узнать, отчего мое восьмилетнее чадо весьма хорошо собой и уже говорит на трех языках, а ваш покорный слуга, хоть и разменял шестой десяток, бодр, свеж и не чуждается женского общества? Кстати, мои шер, на Елоховской, у рынка, открылся чудесный бордель, там такие бутоны, чуть старше моей девочки. Не захаживали случаем? Нет? Так, может, прямо сейчас исправим это упущение? Черта ли собачьего нам играть в угадайку в этом черном склепе? Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus
[13]
, ну же, коллега! Via sacra — Wein, Weib und Gesang
[14]
.
Фон Третнофф гримасничал, кривлялся, вел себя словно дешевый паяц, однако Барченко явственно ощущал его преступную, бьющую через край железную волю.
— Не стоит беспокоиться, Людвиг, мне нравятся зрелые женщины. — Он брезгливо скривился, выудив из кармана платок, промокнул вспотевший лоб. — Будите дежурного и по домам, толку сегодня все равно не будет.
— Как скажете, коллега. — Поднявшись, фон Третнофф облачился в длинное, мешковатое пальто, надел странную, с высокой тульей шляпу и, выбив трубку прямо на стол, неторопливо пошел к дверям. По пути он задержался возле спящего чекиста, с ухмылочкой похлопал его по плечу: — Вставай, труба зовет, — и уже на пороге подмигнул Барченко: — Оревуар, дрожайший коллега. Гекам Адонай!
В нелепом своем наряде он напоминал злобного средневекового чернокнижника. Барченко промолчал. Ему ли, посвященному розенкрейцеровской степени, не знать, что «гекам Адонай» — «месть Адонаю» — девиз тридцатого масонского звания? Да, этот мир несовершенен и несправедлив. Да, Адонай — это бог мрака, зла, суеверий, заблуждений, постоянно преследующий человечество. Да, он выгнал людей из рая, издевался над ними, предавал смерти, топил, сжигал, обрекал на произвол диких зверей. Сказать тут нечего…
— Смело мы в бой пойдем. — Дежурный заворочался, непроизвольно лапнул кобуру и принялся подыматься. — Как родная меня мать провожала… На дорогу сухих корок собирала…
Слюна с уголков его рта тянулась на застиранную белую косоворотку.
«Здравствуйте, Дорогой друг!»
«Слушаю вас с напряженным вниманием, Аналитик…»
«Вначале позволю себе небольшую историческую справку. Отто Людвиг фон Третнофф происходит из семьи разорившихся немецких аристократов, приехавших в Россию в восемнадцатом веке в поисках лучшей доли. Родился ориентировочно в период между 1855 и 1860 годами, закончил Петербургский университет и где-то к 1900 году получил звание приват-доцента. Специализировался на естественных дисциплинах. Увлекался палладиз-мом, культом Люцифера, был вхож в масонские ложи, а с 1908 года посещал эзотерический кружок доктора Барченко. В 1914 году он женился на баронессе Эмме фон Штерн, в жилах которой текла кровь Гогенцоллернов, в 1916 году супруга его умерла при родах, оставив дочь Хильду и огромное состояние. После революции фон Третнофф примкнул к большевикам, с середины двадцатых работал в лаборатории нейроэнергетики под руководством все того же доктора Барченко, с начала тридцатых годов в компании экстрасенса Орландо и доцента Луни занимался организацией показательных судилищ на потребу великому кормчему. В то время в следственной практике существовали два направления — „физики“ и „химики“. Первые ломали подследственным ребра, вторые воздействовали наркотиками, психотропными средствами, в частности полями высокой частоты, а также прибегали к гипнотическому внушению. Руководство „химиками“ осуществляла дочь Дзержинского — Маргарита Тельце…»
«Яблочко от яблони…»
«Кстати, Сталин стараниями небезызвестного Гурджиева являлся посвященным высокого уровня, да и Феликс Эдмундович, с юношества будучи истовым католиком, тоже неплохо разбирался во всей этой оккультной кухне…»
«Весьма интересно, Аналитик. Но нельзя ли поближе к нашим баранам?..»
«Можно, конечно, хотя… Как вам понравится, например, следующее? Компьютерная программа поиска двойников определила, что на фотографии Отто Людвига фон Третноффа, сделанной в 1902 году, изображен основатель так называемой саксессной магии, известный оккультист и мистик Георгий Генрихович Грозен. Умерший… — вы крепко сидите на стуле? — совсем недавно, в девяностых годах!»
