— Великолепно! — воскликнул он. — Эта гостиная похожа на вас. Такая же… — он поискал слово, — экзотическая!
Илона посмотрела на него с легким недоверием, но ее глаза заблестели…
— Я только недавно обновила ее. А скажите, Петер, хотели бы вы иметь такую же комнату в своем доме?
— Нет, — честно признался он. — Но это вовсе не означает, что мне не нравится ваш вкус.
Она засмеялась.
— Вы просто очень вежливый человек. Но не бойтесь, — при работе с клиентом я всегда учитываю его индивидуальность. Просто здесь живу я. Один из моих гостей как-то сказал, что из всего этого, — она обвела рукой комнату, — так и прет мой дикий, необузданный нрав. Нахал, верно? А вы не хотели бы высказать свое мнение об этом, Петер? — В ее голосе звучал вызов.
— Никто не может отнять у вас права воспринимать жизнь в ярких, контрастных тонах, — ухмыльнулся он.
Илона с улыбкой покачала головой, и ее серебряные серьги-кольца кокетливо зазвенели.
— А вот вы представляете собой классическое сочетание черного с белым.
— Вы так считаете? А я всегда считал, что мне ближе все оттенки серого.
— Это ужасный цвет. Он подходит разве что для глаз одного моего знакомого.
Илона снова скользнула по Петеру раздевающим взглядом, и, если бы его руки не были заняты многочисленными пакетами с едой, то, возможно, он снова схватился бы за свой спасительный галстук.
— Куда мне все это положить? — досадливо пробормотал он, указывая подбородком на свой груз.
— О, извините, сюда, — потащила она его к арке, — кухня у меня примыкает к столовой.
К великому облегчению Петера, маленькое помещение, размерами больше напоминавшее камбуз, использовалось, судя по всему, по назначению. Тут преобладали черно-белые тона. Черные полки на стенах, кафельный пол в шашечку, белые шкафчики. Дверь, впрочем, представляла собой вращающийся турникет, — Илона и здесь применила свое неординарное видение интерьера.
— Складывайте все это на стол, — скомандовала она. — Так, вы очень любезны. Ну, а что вы думаете о моей кухне? Надеюсь, она-то вам по вкусу?
— Здесь вполне уютно, — сказал он не слишком уверенно. — Хотя… я предпочитаю темно-синий цвет.
— Я это учту, — улыбнулась Илона. — Хотите посмотреть окрестный пейзаж? Откройте вон ту дверь позади вас.
Петер прошел в очередную арку и оказался на застекленной веранде. Солнечные лучи буквально пронизывали просторное помещение. Диван с красной бархатной накидкой и белыми подушками ярко выделялся на фоне черных стен и пола.
Это ее мастерская, легко догадался Петер, увидев мольберт и разбросанные повсюду тюбики с красками. Его внимание привлек холст, натянутый на мольберте и прикрытый куском материи… Может быть, это портрет Ульриха?
Он почувствовал непреодолимое желание увидеть работу Илоны, но… Вдруг она рассердится? Пришлось, мельком бросив взгляд на соседние коттеджи, возвращаться на кухню.
— Вы когда-нибудь писали горные пейзажи? — спросил он.
— Пыталась пару раз, но, увы… Нет, я берусь только за то, что делаю хорошо. И если знаю заранее, что смогу это продать.
— Например, обнаженную натуру?
— Именно. Да, кстати… Вы так и не ответили, согласны ли позировать мне.
— Не знаю. Я еще не решил.
— Хорошо, не будем торопиться… Поговорим об этом немного позже. А сейчас, простите, я займусь ужином. Франц обожает мой творожный пирог. Почему бы вам пока не занять себя чем-нибудь? Полистайте книги по живописи, посмотрите телевизор.
— А не могу ли я чем-нибудь помочь?
— Ах, обманщик! Вы же говорили, что ничего не умеете. — Как видно, она решила немного поддразнить его.
— Но вы же не поверили… Что ж, теперь буду держать язык за зубами.
— Прекрасно! Ну, великий кулинар, снимайте пиджак и этот несносный галстук. Будем надеяться, что вам удастся почистить овощи, не причинив себе вреда.
Петер с энтузиазмом засучил рукава.
— Готово! — торжественно объявил он пятнадцать минут спустя.
Конечно, только полный глупец может получать удовольствие, занимаясь чисткой овощей. Но, как ни странно, это случилось… Причем он испытывал гораздо больше гордости, чем тогда, когда заключал какую-нибудь выгодную в финансовом отношении сделку. Оказывается, держать в руках большую кастрюлю с умело очищенным картофелем намного приятнее, чем, допустим, конверт с только что приобретенными акциями.
— Что еще делать? — спросил он с нетерпением.
Илона окинула его испытующим взглядом.
— Пожалуйста, нарежьте картофель соломкой. Не знаю, найдется ли мужчина, который в состоянии сделать это как полагается, — добавила она с улыбкой. — У них почему-то получается всегда или слишком толсто, или слишком длинно. Наверно, это фаллический комплекс.
— Вы имеете в виду комплекс неполноценности? — парировал Петер, смущенно улыбаясь.
Все это время он испытывал такое возбуждение, что ни о каком комплексе неполноценности не могло быть и речи.
— Но разве у Зигфридов он бывает? — спросила она, ставя пирог в духовку.
— Какая грубая лесть!
— Нисколько. Достаточно взглянуть на вас в профиль. Как все художники, я — немножко физиономистка, Петер.
— Комплексы есть у всех, Илона. Просто некоторые умело скрывают их.
Она вдруг насторожилась.
— Вы серьезно? Так что вы прячете под маской своей респектабельности?
Он хитро посмотрел на нее.
— Узнаете, если расскажете о себе.
Илона весело рассмеялась. Вот уж поймал, так поймал. Да, этот «крутой банкир» нравился ей все больше и больше. Он вовсе не тот самоуверенный сноб, каким, честно говоря, показался ей при первой встрече. Неприступность и махровый консерватизм — лишь фасад, за которым скрываются прямота и безыскусность. А его манера с серьезным видом подшучивать над собеседником просто неподражаема.
Может быть, поэтому она чувствует себя с ним совершенно свободно? Не то, что с этим занудой Ульрихом… И это тоже очень важно — ведь полноценный секс без раскованности партнеров невозможен.
Внимательно наблюдая за пирогом в духовке, она в мельчайших подробностях продумывала план своих дальнейших действий.
Если Петер Адлер станет ее любовником, — а в этом еще нельзя было быть до конца уверенной, — она разрешит ему предохраняться пару месяцев, а затем скажет, что собирается пить противозачаточные таблетки. Вряд ли он будет против. Илона не помнила ни одного мужчины, который отказался бы от так называемого естественного секса.
И тут, представив Петера в своих объятиях, она вдруг почувствовала сильное, нетерпеливое возбуждение.
