Клиника доктора Кагана оказалась ещё ужаснее, чем я себе представлял. Тут не было ни книжек с картинками, ни игрушек, ни прочих занятных вещей, которые имеются в комнате ожидания «Нежных объятий».
Доктор Каган поджидал меня в кабинете, и, когда я вошёл, все его острые металлические инструменты и бор-машина уже были наготове.
Я понял, что с этим дядькой шутки плохи.
Когда я уселся в кресло, доктор Каган стал расспрашивать меня, что я ем и что пью. Когда я сказал, что пью газировку, он рассвирепел, пошёл в соседнюю комнату и вынес оттуда ёмкость с коричневой жидкостью, в которой плавал гнилой зуб.
Вот что случается с зубом, сказал он мне, когда его на двадцать четыре часа оставляют в стакане с газировкой.
Я сказал доктору Кагану, что ни за что на свете не оставлю свои зубы в стакане с газировкой на двадцать четыре часа. Уверен, он подумал, что я над ним издеваюсь, а я просто хотел дать ему понять, что прислушиваюсь к его советам.
После этого он начал чистить мне зубы. Я запаниковал, потому что, если есть на свете кто-то, с кем бы вам не хотелось портить отношения, – это дядька, который ковыряется у вас в зубах металлическими инструментами.
В какой-то момент доктор Каган начал делать рентген.
Он положил мне в рот пластиковую пластину и попросил её прикусить. Сделав снимок, он приготовил ещё одну пластину. После того, как он сделал несколько снимков, я уразумел, что к чему. Поэтому, когда доктор Каган перешёл к моим коренным зубам, я прикусил пластину раньше, чем он меня об этом попросил. По крайней мере, я ДУМАЛ, что это пластина.
Как оказалось, это был палец доктора Кагана.
Сказать, что это ещё больше его разъярило, – НИЧЕГО не сказать.
Доктор Каган велел мне ждать в приёмной, пока он будет работать над моим «диагнозом». Я был уверен, что он выйдет и скажет папе, что мне нужно пломбировать зубной канал или что-то в этом роде, чтобы со мной поквитаться.
Но доктор Каган придумал кое-что ПОХУЖЕ. Он сказал папе, что нужно принять «серьёзные меры», чтобы исправить мой прикус, и дал папе этот буклет.
Доктор Каган сказал, что мне нужно носить это приспособление постоянно, особенно в дневное время, когда я в школе. Он явно задумал превратить меня в изгоя.
Понедельник
Когда я проснулся сегодня утром, я не смог найти свою лицевую дугу в том месте, где я её оставил, и мне пришлось отправиться в школу без неё.
Не подумайте только, что я из-за этого переживаю.
На уроке полового воспитания медсестра Пауэлл сказала, что мы переходим к новой теме: что такое быть родителями. Она сказала, что быть матерью или отцом – большая ответственность и нам предстоит узнать, что забота о ребёнке – не игра в песочнице.
Затем она достала коробку яиц. Она сказала, что каждый должен взять одно яйцо домой, а завтра принести его обратно в школу.
Задача состояла в том, чтобы вернуть яйца целыми и невредимыми, без малейших трещинок.
Я, конечно, не знаю, какое отношение куриное яйцо имеет к ребёнку, но именно такие задания заставляют меня задумываться, не лучше ли было, если бы мама с папой перевели меня в частную школу.
Медсестра Пауэлл сказала, что за яйцо мы получим 25 % от общей суммы баллов по всем предметам.
Когда я услышал про баллы, то забеспокоился.
Я уже завалил алгебру и меньше всего хотел завалить половое воспитание. Я понял, что должен беречь своё яйцо как зеницу ока.
Остальным ребятам БАЛЛЫ, похоже, были совершенно по фиг – судя по тому, что творилось позже на переменке.
Я слышал, что уборщица целый день отмывала желток со шкафчиков.
Единственным мальчиком, кроме меня, не раскокавшим своё яйцо сразу после урока, был Роули. Он положил его в карман своей рубашки.
У моей рубашки карманов не было, поэтому мне пришлось срочно искать выход из положения.
В итоге я взял в туалете огромный рулон туалетной бумаги и запихал её в свой рюкзак для мягкости.
Мне пришлось вытащить несколько учебников, чтобы они не раздавили моё яйцо, так что домашку по истории я, по-видимому, делать вечером не буду.
После того случая, который произошёл в прошлом году, яйца меня нервируют.
Моё семейство получило приглашение от Снеллов на очередной день рождения: одному из их детей исполнялось полгода. Стол у Снеллов ломился от всякой всячины, но всё это казалось мне чересчур экзотичным. Я понимал, что, если не положу себе что-нибудь на тарелку, мама подумает, что я не умею себя вести.
