– Здорово, Леший.
– И тебе, Кузьма, не хворать. Как Колька, как деревня?
– Твоими молитвами.
– Я же атеист.
– Значит, твоими заботами. Я по делу.
Кто бы сомневался.
– После того как твои архаровцы оружие у нас выгребли, тихо было. А вчера, под вечер, цидуля из города пришла, чтобы, значит, завтра к полудню прибыть в комендатуру. Со всем личным составом местной полиции. Не в курсе, что за дела?
– Нет. Сейчас в Залесье к Феферу человека пошлю.
Мозговой штурм, что мы устроили с Говоровым, ничего особенного нам не дал. Было всего два варианта – либо немцы решили наказать всех за утерю оружия, либо заново вооружить. Рассматривать версию с поощрением не стали.
Через два часа примчались Фефер с Боровым. Им, оказывается, тоже письмо счастья прислали, буквально перед прибытием моего посыльного. Гринюка бы еще спросить, но времени нет. Посидели еще, посоветовались и решили, что надо ехать. Причем мне тоже, я же числюсь в полиции, да и винтовка на меня тоже записана. Можно, конечно, заявить, что убили проклятые бандиты голубя сизокрылого, но тогда мне в город дороги не будет. А мне надо, и не по той причине, о которой многие подумали, Ольгу я могу, в конце концов, и в отряд перетащить. Нужно мне потому, что есть там один вороватый немецкий кладовщик, и лучше меня курву эту никто не прищучит. Значит, терять возможность попасть в город мне никак нельзя. Нет, ну правда, не расстреляют же они всех полицаев в районе. Кто к ним тогда потом пойдет? А десяток плетей, если не повезет, я выдержу, тем более что зарастает на мне, как на собаке.
Быстро ввел Нефедова в курс дела, и махнули мы с Евстратовичем в Жерносеки. Дело к ночи, а нам выспаться еще надо да к немцам на правеж.
– Товарищ командир, – Колька изводил меня уже, пожалуй, целый час. – Возьмите в отряд. Вам же разведчики нужны. Мне ведь ваши рассказывали про Ваньку. Ему можно, а мне нельзя, да?
Однако хорошо, что он не знает про сегодняшнее награждение, иначе вообще все уши заездил бы.
– Я тебе в который раз должен говорить – только с разрешения отца. И нечего на меня волком смотреть. И на батю нечего. Успеешь еще навоеваться. Иди спать, мне вставать завтра рано, а ты мне спать не даешь.
– Сурово ты с ним, – Кузьма загнал сына на печку и присоединился ко мне почаевничать. Хотя какой это чай – морковь сушеная, только цвет и дает. – Он меня скоро доведет, я за ремень возьмусь.
С печки раздалось обиженное сипение.
– Может, все-таки не поедешь? Если немцы всю округу собирают, то как бы кто не опознал да не донес.
– Не так уж и много народа меня в лицо знает.
– Много не много, но достаточно.
– Хорошо, есть у меня одна мысль. Я ведь как бы больной, вот и буду косить. Зеркало есть? Потренироваться надо.
На тренировку ушло полчаса, через которые на меня из зеркала глядела опухшая пожелтевшая физиономия с темными синяками под глазами.
– Ну, как тебе?
– Свят, свят! Это как ты делаешь?
– А фиг его знает. Так же, как и раны лечатся сами. Вот только к утру это сойдет, так что зеркало мы с собой возьмем, лады?
– Да не жалко.
Город изменился несильно. Снег, лежавший в лесах и на полях белым покрывалом, здесь, в большей своей части, был серым и каким-то обиженным, что ли. На дорогах он вообще превратился в бурую массу, сдобренную навозом и различным мусором. Похоже, улицы убирать никто не собирается, орднунг буксует. А может, немцы так обеспокоены своим положением, что им не до того? А не слишком ли много я о себе возомнил?
Морду, чтобы выглядела менее симпатично, поправил уже у самого города – на несколько часов хватит, особенно если не забывать корректировать внешность время от времени.
На площади перед комендатурой было людно, а народ продолжал прибывать. Примерно к часу пополудни собралось человек триста, а то и больше. В саму комендатуру нас не пустили, а буквально почти загнали в кинотеатр, что находился неподалеку. Почему загнали? Просто. Когда тонкая струйка саней, что подвозили новоприбывающих местных стражей закона, прекратилась, вдруг на всех четырех выездах с площади материализовались мотоциклы с пулеметами, направленными в нашу сторону. Оттуда же, а также из здания комендатуры, появились солдаты, быстро рассредоточившиеся по периметру площади. Практически каждый третий был вооружен разномастным автоматическим оружием. В основном тридцать восьмыми и сороковыми МП, но были и «светки», и ППД, и еще что-то, подчас совершенно незнакомое.
На крыльцо комендатуры вышел какой-то тип, в форме вермахта и с погонами гауптмана. Рядом стоял знакомый поляк, в этот раз исполнявший роль переводчика. Близко я не полез, а немец говорил тихо, потому и слышал только перевод.
– Гауптман Кранке назначен руководить очисткой лесов от бандитов. Неисполнение его приказов, как, впрочем, и указаний других офицеров и прочих должностных лиц, будет наказываться смертью путем вешания за шею. Сейчас все должны пройти в здание кинотеатра, где вам доведут новые приказы, которые должны беспрекословно выполняться.
Наведенное на толпу оружие лучше любых слов стимулировало к беспрекословному выполнению. По дороге вдруг обнаружил, что рядом идет Гринюк.
– Как считаешь, чего задумали?
Узнал все-таки. Может, другие не такие внимательные, да и мысли у всех сейчас не о том.
– Ну, надеюсь, децимацию проводить не будут, – я понизил голос и добавил хрипоты.
– Плохо выглядишь. Что за децимация?
– Обычай такой в Древнем Риме был, при ранней республике – если какой отряд бежал с поля боя, то выбирали каждого десятого и казнили. Часто руками их же сослуживцев. Например, палками забивали.
– Да ну, где Рим, а где мы?
– Вообще-то они себя наследниками считают. Римская империя германского народа.
– Они чего, чокнутые?
– Почему нет? Хотя Москву когда-то тоже третьим Римом называли. Приветствие их фашистское видел?
– Да.
– Тоже оттуда.
– Думаешь, правда, могут? Того…
– Хер их, уродов, знает, что они могут. Но ждать следует любой гадости. Видишь, как жестко в оборот взяли, – указал подбородком на конвоиров, что выстроились вдоль дороги, цепко следя за притихшей толпой.
Мест в кинотеатре всем не хватило. Сидячих. Но впрессовали всех. На сцене оказались давешние гауптман, поляк и два пулеметных расчета. Пулеметы были на высоких треногах и заправлены длинными лентами. По крайней мере, концы лент скрывались в объемных коробках. Перед сценой выстроились так, чтобы не мешать пулеметчикам, еще полтора десятка вооруженных автоматами солдат. Я снова забился поглубже в толпу, дабы не мозолить глаза.
– Вы все поступили на службу рейху и великому фюреру, – начал переводить поляк, периодически прерываясь и прислушиваясь к негромкой речи офицера. – Но многие из вас трусы, отдавшие оружие, предоставленное вам доблестной германской армией, бандитам. За это вы все должны быть повешены, но господин гауптман уговорил господина фон Никиша, коменданта Полоцка, дать вам еще один шанс. Не думайте, что это сойдет вам с рук. Все, кто отдал свое оружие бандитам, обязаны будут выплатить по триста рейхсмарок или по три тысячи рублей.
