При подходе к комендатуре, где меня должны были ждать остальные, дважды проверили документы. Причем оба раза это были обычные комендантские патрули. Латышей, по всей вероятности, это были они, я тоже видел несколько раз, но те стояли в переулках или глубине дворов. Усиленное несение службы не отменено, наверно, не все полицаи и бургомистры вчера уехали, а может, подпольщиков опасаются, рванул же кто-то бомбу. Как бы еще на местное подполье выйти?
Около комендатуры было относительно пусто, трое полицаев получали оружие прямо из грузовика и громко ругались с кем-то. Наверно, мои с рынка еще не вернулись. Ну что, пойду на рынок. Опять попал под проверку документов и снова дважды, правда, тоже около комендатуры. Интересно, немцам именно ее приказано охранять или они пыль начальству в глаза пускают?
Рынок был… оживленный, наверно, так будет сказать лучше всего. Вероятнее всего, оживление царило из-за наплыва продавцов. Продавцами же были все те же полицаи и бургомистры, про которых я думал, что они еще вчера уехали. Ан нет, крестьянская жилка оказалась сильнее. Мол, раз новая власть все одно в город вызывает, то надо прихватить что-нибудь на продажу – чего зря лошадь с санями порожняком гонять. А вчера, небось, было не до торговли, наверняка самогонку пьнствовали, но это не повод, чтобы не расторговаться. Такой большой наплыв продавцов вызвал и рост покупательного спроса. Если продавцы в основном были здоровыми мужиками, ну а какие еще в органах правопорядка могут быть, то покупками занимался женский контингент. Нет, мужчины, одетые по-городскому, тоже были, но как-то эпизодически.
Своих нашел быстро, прямо около въезда.
– Привет, Кузьма.
– Здорово, Костик. Плохо выглядишь.
– Ничего, докторша сказала пройдет, если раньше не подстрелят, – я рассмеялся. Говорили мы громко, так, чтобы окружающая публика слышала. – Как торговля?
– А… Беда, а не торговля. Понавезли, понимаешь ли. Одной бабе три мужика мешок бульбы пытаются всучить. Ну и как ей не кобениться да цену не постараться скинуть. Придется перекупщикам отдавать.
– Кому?
– Кому-кому, иродам, вон тем, – Кузьма указал кнутовищем на трех мужиков.
Один был одет в приличное зимнее пальто и каракулевую папаху, двое других попроще: первый в потрепанном коротком пальтишке и треухе, тоже не первой свежести, второй в телогрейке и то ли странной фуражке, то ли кепке с лайковым козырьком. Мужик в треухе недобро покосился на нас и, сунув руку в карман, ощерился пеньками гнилых зубов.
– Урки, что ли?
– Двое, похоже, а вот этот, в папахе, странной масти. Не пойму, кто.
– Поговорить надо, от ушей подальше.
– Федор, посторожи. – Говоров с трудом, наверное, ноги затекли, слез с саней. – Ну, пошли погутарим.
Отошли подальше, под злым внимательным взглядом гнилозубого.
– Как думаешь, могут они быть с гестапо связаны?
– Так кто ж их знает.
– А пробить можно?
– Че? Морды им набить? Я бы не стал, у этого, в треухе, нож в кармане. А то и револьвер, хотя вряд ли.
– Да нет, узнать про них у кого есть?
– Попробовать, конечно, можно. Только гарантию тебе никто не даст – госстраха сейчас здесь нет.
Ага, впрочем, как и госужаса, ну, если не считать той четверки, что мне с парашютами скинули.
– Как быстро?
– Часа два-три по минимуму.
– Сделай. Вообще-то нужны люди, связанные с черным рынком, но не с гестапо.
– Так бы сразу и сказал. Узнаю, но с этими лучше бы не связываться – не нравятся они мне. А ты чего, интенданта за жабры взял?
Вот жук, я же ему ничего не говорил. Как догадался?
– Ну, где-то, как-то…
– Молодец. Хорошо, пойду. Ты бы по базару не шлялся.
– На санях посижу, может, поторгую.
– Ага, ты наторгуешь, городской. Пусть Федька занимается, так посиди или вздремни под сеном да дерюгой – ночью, небось, не выспался.
– У самого вид не слишком свежий.
– А я и не отказываюсь, – Кузьма хмыкнул, хлопнул меня по плечу и заторопился в центр города.
Вернувшись обратно, залез в сани поглубже. Места было немного – больше половины занимали мешки с продуктами и вязанки дров. Дрова пользовались в городе спросом. Если не удастся продать, Ольге сгружу, да и картошка с зерном ей не лишними будут. Попытавшись поудобнее угнездиться, наткнулся под соломой на картонные коробки. Ого, уже успели фармацевтику раскидать и заныкать, молодцы – везти в одних санях, конечно, безопаснее, но уж больно много ее, как бы внимание не обратили, отчего это крестьяне обратно с товаром возвращаются.
– А чего встали так неудачно, прямо у въезда?
– Ты че? – удивился Федор. – Борь, скажи – самое хорошее место. Специально до рассвета встали.
Борис, второй полицай, ехавший с нами, угрюмо махнул головой. Был он в отличие от Федора неразговорчив. В этот раз Феде поговорить не удалось, так как рядом нарисовался владелец треуха.
– Эй, фраер, ты чего с паханом своим насчет нас тер? – даже с расстояния больше метра донеслось зловоние от его дыхания.
– Ты, дядя, берега попутал? И какой я тебе фраер? – постучал по белой повязке на рукаве. – По твоей классификации я «мусор». Видишь, чего написано?
– Да ты хоть собачку там себе нарисуй, все одно до легавой суки тебе, как до Одессы раком.
При чем тут собака? Ах да, вспомнил – когда-то, в прошлой жизни, Костя слышал, что еще в бытность существования Московского уголовного сыска его работники носили нашивки императорского охотничьего общества с изображением собаки. С точки зрения конспирации неумное решение, почему они просто в форме не ходили? Странно.
– А не слишком ли ты сам борзый? Может, тебя в комендатуру сдать, скажу, видел тебя в лесу с партизанами. По запаху определил.
Урка оскалился и потянул из кармана руку, но на него уже смотрел ствол ТТ. Федор с Борисом сунули руки в карманы полушубков, но свои наганы доставать не спешили. Хоть и считалось, что мы разоружены, но короткоствол у всех был, правда, советский – с ним отбазариться было проще, чем если бы поймали с немецкими пистолетами.
– Куда ты, дядя, со своим пером против шпалера?
– Убери волыну, – второй урка образовался рядом, демонстративно держа руки на виду. Следом, неспешной походкой, приближался третий, в папахе.
– Зубан, че за разборки?
– Клещ, этот фраер грозится нас немцам сдать как партизан.
– Захотел полсотни марок на халяву срубить? – Клещ смотрел на меня заинтересованно, одновременно умудряясь контролировать моих напарников. – Не, твои не пляшут, а вот что ты волыной в городе размахиваешь, германцу может не понравиться. Оружие вам должны только перед отъездом выдать. Нарушаешь.
