– Типун тебе на язык, дядька Кузьма. Так почему у немцев-то девки свои?
– Да хрен их знает, но там именно немки.
– Не брешешь? – глаза у Федора опять разгорелись, видимо, желание заполучить немку превышало опасение загнуться от сифилиса.
– Федюня, успокойся. С местными шалавами риск, и правда, велик какую гадость прихватить, а немки тебе не светят.
– Почему это?
– Потому, что за связь с унтерменшем гражданину рейха положен концентрационный лагерь. Это касается обоих полов.
– Да ну, а тот, которого ты… Ну, когда он Любку…
– Цыц, – Говоров показал парню кулак. – Я кому сказал забыть? Всю деревню под виселицу подведешь.
– Концлагерь, это если узнают да ход делу дадут. Причем посадят не за насилие, вот как раз на насилие им плевать.
– Чудны дела твои, – Федька почесал голову под шапкой. – Это они сифака боятся, что ли?
– Да нет, дурья твоя башка, они боятся свою арийскую кровь смешать с неполноценными расами.
– А мы, значит, неполноценные?
– А ты еще не понял?
– Да сами они уроды!
Ну, вот и поговорили. Будем считать это за проведенную политинформацию. Говоров только хмыкал, слушая наш разговор.
– Лады, пойду побазарю с местным смотрящим.
– Кузьма, если что, у нас есть выход на немцев, которые могут предложить дефицит, какой, пока не знаем. Скажем, в ответ на наши поставки древесины, ну и еще кое-чего. Фигня всякая этих немцев не интересует, а нужны им рейхсмарки, золото, камушки, может быть, платина, на худой конец и серебро сойдет. Рубли, впрочем, как и франки с прочими гульденами, короче, деньги тех стран, что под немцем, неинтересны, если это, конечно, не золотые или серебряные монеты. Подойдут американские доллары и английские фунты. Да, франки тоже, но если швейцарские.
– Понял, а не слишком ли жирно кое-кому будет?
– Стричь под ноль нельзя, поэтому кое-кто должен иметь свой профит, тогда и воровать будет с охоткой.
– Лады, что смогу.
Через пару минут после его ухода подрулил Герман.
– Здорово.
– И тебе не хворать. Как дела, как торговля, что в личной жизни?
– Торговля так себе, – Герка оглянулся, проверив, не слышит ли кто лишний. – Дела нормально – что в прошлый раз приобрели, но вывезти не смогли, загрузили. И в личной жизни все хорошо – подруга моя знакомого старого встретила. Поговорить бы вам.
– С подругой?
– Со знакомым.
Ишь, конспиратор какой стал.
– Пойдем-ка, Гера, ноги разомнем, а то сидеть без движения зябко.
Отошли в сторону от толпы. Пару раз присел, взмахнул широко руками – если со стороны кто посмотрит, решит, что кровь застоявшуюся человек разгоняет. Сегодня с утра подморозило уже вполне прилично, ниже десяти по Цельсию точно, а то и все пятнадцать.
– Ну, что за знакомый?
– Бывший капитан-пограничник, сейчас служит в комендатуре.
– И что?
– Вроде бы взрыв в ресторане его рук дело.
– Откуда сведения?
– С его слов.
– И все? Знаешь, сколько я могу тебе рассказать? Тебе тогда нужна будет кепка с тремя козырьками.
– Зачем?
– Один глаза от солнца защищать, а два других, чтобы лапша на ушах не скапливалась.
– Вот, надо с ним встретиться, поговорить.
– Ох, не нравится мне это. Немцы командиров Красной армии не жалуют, а пограничников тем более, они же вроде как под комиссариатом. С чего бы они такого человека на службу взяли?
– Так, может, они и не знают, кто он.
– Думаешь, совсем тупые?
– Но ведь это шанс.
– Подожди, подумаю.
Проще всего, конечно, проверить самому – пускать на такое другого, как-то не по-человечески. Но эту сентиментальность и игру в благородство надо давить. Я командир, а значит, все одно буду посылать людей на опасные дела или вообще на смерть. Потому тут надо с умом. Если это провокация гестапо, то Аня попадает под удар, даже в случае самого факта встречи. Но это если этот пограничник пробует наладить связь только через нее. Даже если это пока и так, то стоит обождать, возможно, он попробует через других. Тогда если с ним встретиться не на его условиях, а, например, зайти к нему домой и не упоминать, от кого, то есть шанс Аню не засветить. Будет ли он тогда говорить откровенно? Если немецкий агент, то пойдет на контакт, а если подпольщик, то, скорее всего, пошлет. Вот если пошлет, а связной уйдет без проблем, тогда можно попробовать навести контакты.
– Как они говорили, о чем, что Анна ему пообещала?
– Встретились на улице, зашли к Ане…
– Прямо сразу с улицы? Почему?
– Он ей дядька двоюродный, по матери.
– Дальше.
– Чаю попили. Он и сказал, что состоит в подпольной группе сопротивления.
– Именно так и сказал? Такими словами?
– Не знаю, так она мне сказала.
Надо бы с Анной самому поговорить. Эх, сейчас нельзя – если провокация, то за домом следить могут. Не то чтобы я так уж опасался, но если начнут шляться кто ни попадя, вельми подозрительно будет.
– Продолжай.
– Предложил присоединиться.
– Слова красивые говорил?
– Какие?
– Ну, типа: все как один, на борьбу с врагом, не пожалеем жизни и прочее.
– Не знаю, я не спрашивал.
Плохо, что не спрашивал, хотя что мне это дало бы – и подпольщик мог пытаться увлечь молодую девушку броскими лозунгами, все же народ тут мало циничный.
– Она дала согласие?
– Да.
Плохо.
– О медикаментах ему рассказала?
– Нет.
Это хорошо. Но почему?
– Она ему не доверяет?
– Доверяет, но сказала, что это не ее тайна, а значит, она не может самостоятельно ею распоряжаться.
Умница. Даже при плохом варианте, возможно, не все еще потеряно. То, что этот погранец родственник девушки, тоже хорошо, ведь какой надо быть сволочью, чтобы родную кровь под петлю подвести. Может, все еще устаканится. Да и сделать мы уже практически ничего не можем – вряд ли Аня согласится взять слово обратно, а значит, она по-любому под ударом. С ней вместе и Герка попадает, что плохо, но отсюда можно кое-что хорошее получить.
– Герман, тебе задание. С Аней прямо сейчас сможешь поговорить?
– Да.
– Отличненько. Поступаем следующим образом – она агитирует тебя вступить в подполье, и ты нехотя соглашаешься. Так она должна своему дядюшке рассказать. Доверять тебе можно, но ты не хочешь участвовать в активных действиях, потому как боишься. Не хмурься, так надо. Поговоришь с дядей, прощупаешь его. Я надеюсь, ты не поведешься на горячие речи? Нет, если они будут, то сделать вид надо, но вестись – ни в коем случае.
