Я дошел в их обществе до своего пансиона и вернул им их драгоценный путеводитель. Они заворковали от радости. Я немного позавидовал им: при моей системе мне не могло выпасть такое счастье. Раз я не сохраняю никаких следов прошлого, кто-то должен был бы прийти и сказать мне: «Посмотрите, я нашел вашу память!» Но единственный, кто может совершить это чудо, – я сам. Мне иногда хотелось бы, чтобы кто-нибудь другой освободил меня от этого труда.
Мы пошли отпраздновать это событие на террасу кафе. Нам уже казалось, что мы очень хорошо знаем друг друга. Они рассказали мне немного больше о своей жизни, то есть о своих походах по Пути: я уже говорил, что паломники, как правило, открывают другим только эту часть себя. Мне не пришлось уклоняться от их любопытных расспросов: они тоже спрашивали меня лишь о моем маршруте. На следующее утро они пошли дальше. Должно быть, мы больше никогда не увидимся.
Во второй день пребывания в Бильбао я рассмотрел лицо города-труженика. В час завтрака рестораны были полны служащих в костюмах и при галстуках. Деловой квартал был похож на Восьмой округ Парижа. Я оставил свой рюкзак в пансионе, но в своих вьетнамках и грязных брюках выглядел чужим, как инопланетянин. Однако у больших городов есть одно преимущество: здесь проявляют терпимость ко всему. Паломник как инородное тело, но никто его не замечает, поэтому он может гулять повсюду, как привидение. Но путеводители для идущих в Компостелу все же советуют ему избегать некоторых шикарных улиц, где «паломники для торговцев – нежеланные гости». Я думаю, что, если бы в Париже покрытый грязью пеший странник вроде меня случайно зашел на проспект Монтень и попытался купить себе носки в магазине «Шанель», он тоже был бы там нежеланным.
Я решил не быть столь дерзким и вернулся в гостиницу, побывав во всех необходимых музеях и церквях, но даже не попытавшись купить ничего, кроме полкило яблок у торговавшего фруктами марокканца. Он говорил по-французски, и я спросил его, много ли в Бильбао людей из Северной Африки. Он с отвращением ответил: «Здесь есть кто угодно». Я не стал подвергать себя риску выслушать его жалобы на нелегальную иммиграцию и потому ушел.
Оставшись один в своей комнате, все больше чувствуя себя отдохнувшим и бодрым, я стал изучать маршрут на завтра. Говоря по правде, этот маршрут был последним препятствием, которое мешало мне спокойно покинуть Бильбао.
Описание следующего короткого этапа до города Португалете действительно могло нагнать тоску. В путеводителе было сказано: «Здесь невозможно обойти стороной заброшенные доки, пустыри в промышленных зонах и дома, где вместо рабочих теперь живут самовольные поселенцы». Для того чтобы странник все же не потерял веру, проходя эти четырнадцать километров, было добавлено: «Паломник может чувствовать себя в этой обстановке неуместным или заблудившимся, но ему нечего бояться: это не Бронкс». Это была далеко не идеальная перспектива для того, чтобы снова отправиться в путь после расслабляющего влияния долгой уютной остановки.
И вдобавок ко всему утром в самый момент ухода начался дождь. В этот раз это был не ливень, а обложной дождь – холодный, сильный, непрерывный и долгий. Чтобы протянуть время, я медленно выполнял формальности оплаты у регистрационной стойки. Я вовсе не спешил снова оказаться на улице. И как раз в этот момент консьерж гостиницы сообщил мне информацию, за которую я ухватился, как утопающий за спасательный круг.
Сначала он с мрачным видом спросил:
– Вы едете в Португалете?
Нелепые передвижения паломников совершенно не интересуют жителей тех городов, через которые они проходят. Этот человек задал мне свой вопрос лишь из вежливости – может быть, потому, что только мы двое не спали в этой жалкой гостинице, где еще даже не включили свет. Я неторопливо ответил «да» и, чтобы продлить разговор, спросил у него дорогу.
– Первый поворот направо, потом вниз по ступенькам. Не попадите по ошибке на другую платформу.
– На платформу?
– У нас здесь две линии метро.
Метро! Я мог предположить что угодно, но не существование метро в этом городе. Мне показалось, что само Провидение построило его специально для меня. И поскольку у меня начали вырабатываться рефлексы, характерные для нового состояния, я увидел в существовании этой транспортной системы защищающую заботливую руку святого Иакова.
Нужно знать, что истинный паломник сурово осуждает все бесчестные виды передвижения – автобус, такси, поезд, самолет. Настоящий жаке передвигается только пешком и презирает все остальные способы. Сев в автобус, я нарушил это правило, но у меня было оправдание – кровь на пальцах ног. Теперь же я хорошо отдохнул и не имел никакого предлога, чтобы снова поддаться призыву сирен и сделать уступку современности. Если бы речь шла о поезде, я бы отверг эту возможность. Но это было метро. Я долго жил в Париже и хорошо знаком с этим транспортным средством. Для меня ехать в метро и ехать по городу – одно и то же. Сесть в метро не означает уклониться в сторону от Пути, это значит лишь сменить место выхода из города. Однако мышление паломника отличается от мышления обычного человека. У него есть радости и горести, которых нет у других людей. Он заставляет себя выдерживать нагрузки, превосходящие меру того, что выносит оседлый человек. Точно так же его удовольствия – или, если говорить языком каторжников, сокращения срока, – определяются его личным уголовным кодексом. В случае с метро тот суд, который каждый паломник носит в себе, вынес решение сразу: мне можно воспользоваться этим видом транспорта. На всем Пути я лишь два раза дал себе послабление – когда въехал в Бильбао на автобусе и когда выехал оттуда на метро. И я не жалел об этом.
И вот в тот час, когда баски идут на работу, я сидел на совершенно новой платформе станции метро. В этот момент пришло осознание того, насколько я свыкся со своим новым бродячим состоянием. Раньше я бы подумал, что мне, человеку с рюкзаком и в башмаках, купленных в Гернике, не место среди всех этих сонных и опрятных служащих. Но сейчас было совсем наоборот: я чувствовал себя совершенно свободно, нисколько не стеснялся и рассматривал их костюмы с любопытством и даже легкой жалостью.
Когда я вышел из метро, по-прежнему лил дождь. Знаменитый висячий мост, который привлекает в Португалете туристов и который мне расхвалили две сестры, был скрыт завесой тумана. Я не стал осматривать его и пошел в сторону знаменитых «бидегори», красных дорог. Укрывшись на складе фабрики, производившей промышленные клеи, я вынул из рюкзака непромокаемые брюки, которые надеваются в дождь поверх обычных. Редко выпадает такое счастье – обнаружить, что твое снаряжение приспособлено к требованиям момента. В этом предмете одежды я имел удовольствие чувствовать себя совершенно сухим.
Водяные вихри налетали непрерывно. На этом этапе, последнем, который проходит по Стране Басков, они дали мне возможность увидеть природу в один из ее интимных моментов – без свидетелей, никем не заполненную, расслабленную. Каменистый склон, а затем обустроенные пляжи, которые в ясные дни принимают выехавших на пикник горожан, и зонты, защищающие от солнца, сейчас были холодны как лед, безлюдны, закутаны в волны, как в покрывала. Они были похожи на спящих красавиц, которые пытаются прикрыть свою наготу простынями.
