Я вышел во двор. Напротив спального корпуса выстроились в ряд двери санузлов, прачечной и кухни. Во дворе была маленькая крытая галерея, дававшая тень в жаркие часы дня, а в ней стояли стол и несколько стульев. Я сел на один из них. В темнеющем небе летали несколько ласточек. Вечерний ветер заставлял хлопать на веревках носки, которыми армия паломников отметила, что занимает это место, хотя и остается невидимой. В час, когда в этих стенах должны были бы звучать вечерние молитвы, только тишина и временами воркование горлицы приветствовали заходящее солнце. Не знаю, сколько времени я просидел там, размечтавшись, когда за оградой зазвучали голоса. Вскоре во двор вошла маленькая группа людей. Я узнал двух молодых паломников из Градо. Вместе с ними были двое мужчин зрелого возраста, один высокий, другой низкого роста. Второй говорил очень громко на певучем и быстром кастильском наречии. Чистый и звонкий смех девушки словно задавал музыкальную тему, а мужчины аккомпанировали ему низкими голосами, создавая непрерывное басовое сопровождение.
Они заметили меня, поздоровались издалека и ушли в спальный корпус. Вскоре оттуда донеслись шум душа, хлопанье дверей и по-прежнему всплески смеха. Наконец, четыре паломника, все умытые, причесанные и одетые в самые приличные вещи из взятой с собой одежды, присоединились ко мне за столом.
Мне очень трудно было бы рассказать об этом вечере подробно, потому что ничего особенного не произошло. У меня осталось лишь воспоминание о братстве и большом веселье. Девушка, блондинка с тонкими чертами лица, которое освещали голубые глаза, вызывала интерес у всех мужчин, чувствовала это, и ее волновало их внимание. Марика – так ее звали – была родом из крошечной балканской страны и уже много лет жила в Испании в одном из курортных городов на юге. Никто из нас не осмелился спросить ее, чем она там занимается. Репутация праздничного, даже роскошного места, которой этот город пользуется во всем мире, разумеется, подсказывала нам всевозможные предположения – почему такая красивая девушка выбрала его местом своего проживания. Эти вымыслы добавляли немного красок тайны и, возможно, разврата в образ той, кто воплощала для нас женственность Пути.
Фронтон ворот двора был украшен странным барельефом – на земле лежит фигура, похожая на голое женское тело, а на ней вытянулся огромный медведь. Я прочел в путеводителе, что это иллюстрация местной легенды. Когда-то новорожденный сын дворянина, владевшего этим краем, был похищен у кормилицы вышедшей из леса медведицей. Отец организовал облаву, и ребенка нашли. Медведица кормила и защищала младенца. Хотя в легенде не было ни капли чувственности, в скульптуре ее было много. Тело грудного младенца имело пропорции как у взрослого человека и женские формы, а в фигуре медведицы-самки была мужская жесткость. Из-за этого казалось, что монастырь отмечен знаком какой-то тайной эротики: мы, мужчины, пришли из леса, и в наших ухаживаниях за прекрасной славянкой была та первобытная сила, с которой зверь на барельефе прижимал к своему поросшему шерстью животу голое тело человека-гермафродита.
Спутник Марики, бельгиец, был гораздо моложе ее. Скоро стало ясно, что между ними нет ничего, кроме симпатии, возникшей за время пройденного вместе пути. И он, и она уже перешли – так же, как я, и даже гораздо раньше, чем я, – ту границу, за которой желания и страсти притупляются. Я узнал в них двух жаке в буддийской стадии паломничества, и наш разговор сразу же потек по нужному руслу: мы заговорили про покой, отрешенность и счастье быть вместе.
Но два испанца вышли из Овьедо. Они пробыли в дороге всего два дня и еще не расстались с иллюзорными желаниями. Тот, что пониже, – его имя было Рамон – больше всех остальных предавался тому, что в прежнем мире, который предшествует Пути или не знает о его существовании, называется «волочиться за женщиной». Высокий, которого звали Хосе, в основном страдал от боли в ступнях. Этот миролюбивый и незлой человек лишь иногда вставлял в общую беседу комментарии по поводу неровностей Пути или качества (плохого) своих башмаков. Репертуар его товарища был намного шире. Рамон весь вечер угощал нас уморительными историями о Пути, паломниках и Испании. Во всех его анекдотах было видно трогательное желание показать себя с наилучшей стороны. Он говорил, что уже прошел Путь два раза. Он приписывал себе еще много других спортивных подвигов – престижные восхождения, памятные марафоны, награды региональных соревнований по легкой атлетике. Все эти истории резко контрастировали с его узкими плечами, тонкими ногами и толстым животом. Но рассказывал он их хорошо. А то, что они были совершенно неправдоподобны, делало их еще забавней. Девушка смеялась до упаду, и Рамон видел в этом счастливое предзнаменование. Должно быть, он в делах любви остался на уровне правила «женщина, которая смеется, уже наполовину у тебя в постели». Он еще не понял, что и у мужчин, и у женщин есть много разновидностей смеха. В веселье молодой паломницы было больше насмешки, чем восхищения. Если она испытывала какое-то нежное чувство к Рамону, то оно было тем сильней, чем больше этот клоун прилагал усилий, чтобы скрыть свою грусть. Маленький мужчина, которому так не повезло с внешностью, страдая от вожделения, а возможно, уже и от любви, отчаянно старался превратиться в прекрасного принца, но по-настоящему и сам не верил в возможность превращения. Но вот настала ласковая ночь. Свеча, стоявшая на столе, плохо освещала нас. Мы допоздна слушали повесть о невероятных подвигах Рамона, а он все мечтал вслух о своей жизни. Потом мы разошлись каждый в свою спальню.
Эти четыре человека сопровождали меня издали на протяжении всего Первоначального Пути. Мы ни на мгновение не предполагали, что встретимся снова, однако встречались постоянно. Вначале Рамон, целиком поглощенный мыслью о любовной победе, делал все возможное, чтобы Марика оказалась только в его распоряжении. Он придумывал не вполне честные, но трогательные уловки, чтобы раньше срока выйти в путь и остаться наедине со своей красавицей. Молодой бельгиец не вызывал у него сильной ревности. Рамон понял, что, если мужчина идет так долго рядом с молодой женщиной и между ними до сих пор ничего нет, значит, это не серьезный соперник. Его рослый приятель Хосе со своими стертыми ступнями и строгим исполнением религиозных правил тоже не вызывал у него беспокойства. Рамон ограничивался тем, что ускорял шаг на склонах и отрывался от Хосе, чтобы в подходящую минуту быть свободным и, может быть, наконец признаться Марике в своих чувствах. На самом деле он сильней всего опасался меня. Когда я это понял, мне стало немного грустно: Рамон мне очень нравился, и мне казалось, что я своим бесстрастным поведением и несколькими упоминаниями о том, что ко мне скоро должна присоединиться жена, достаточно показал, что не имею никаких видов на прекрасную Марику.
Недоверчивость Рамона заставила меня осознать, что между мной и молодой иностранкой с первого момента возникла тайная близость. Рамон ошибался насчет характера этой близости, но своими обостренными чувствами влюбленного раньше нас ощутил ее существование.
Во время переходов Марика много рассказала мне о себе. Она последовала в Испанию за мужчиной, в совершенстве изучила испанский язык. Мужчина ее покинул. Она решила остаться, несмотря на трудности. На деньги, которые Марика зарабатывала в туристическом агентстве на андалузском побережье, она кормила свою мать, которая осталась в родной стране. Каждый вечер Марика долго беседовала с ней по телефону. Это была меланхоличная одинокая девушка, которая скрывала свои душевные раны под внешним весельем. Красота была для нее оружием, которое она хотела бы почти все время носить при себе спрятанным и достать лишь в тот момент, когда встретит мужчину, которого полюбит. Но вместо этого ее драгоценность была видна всем и приводила к ней нежелательных навязчивых поклонников, возбуждала чувства, которые Марика не разделяла, делала ее жертвой ревности. Чем больше я узнавал Марику, тем меньше удивлялся тому, что она идет по Пути Святого Иакова. Я чувствовал, что она хочет полностью очиститься от ядовитых испарений того мира неестественности и дешевого блеска, в котором живет. Свою прежнюю чистоту она могла обрести лишь в родном доме или на этом пути.
