Конечно же, Госпожа следует собственному плану. И роль, отведенная ею Одноглазому и Гоблину, не слишком важна – что-то вроде камней, которые роняют в колодец.
Я был уверен, что она сохранила немало важных секретов. Из подслушанных разговоров я знал, что Длиннотень готов пожертвовать тремя или четырьмя пальцами, лишь бы получить доступ к знаниям Госпожи.
И вот что интересно: всякий раз, когда Длиннотень посылал Ревуна с заданием захватить Госпожу, что-нибудь не срабатывало. Уж не потому ли, что Ревун не желал еще большего усиления своего старшего партнера?
Когда-нибудь я насяду на Госпожу и потребую объяснить всю эту кухню с Истинными Именами, – объяснить так, чтобы даже дураку стало понятно. Если повезет, я получу достаточное представление о колдовстве, чтобы те из нас, кто изучает эти Анналы, получили хотя бы туманное представление о происходящем.
Когда сталкиваешься с колдовством, запросто можно обделать подштанники – тут уж никакое знание не убережет. Но в любом случае не вредно знать, что скрывается за порогом магии.
Тенеземские солдаты находились на своих позициях. Одни сонно жевали паек, другие усердно выполняли будничную работу. Я вертелся среди них, прислушиваясь к разговорам на известных мне языках. Некоторые философы весьма красочно описывали характер и умственные способности генералов, которые выстроили войска в боевой порядок и держат их в полной готовности, тогда как последнему остолопу ясно, что в ближайшее время ничего не произойдет. Ничего – это потому, что чертовы талы слишком устали, им не до атак, ведь они всю ночь провели в походе.
«Тал» – очень подходящее словечко, своего рода каламбур. Будучи уничижительным сокращением от «таглиосец», оно на некоторых диалектах, бытующих к югу от Данда-Преша, означает еще и дерьмо.
Ощущение было такое, словно я не один год прослужил бок о бок с этими парнями. Мы говорили на одном языке.
На безопасном расстоянии от передовой линии Могаба возвел для себя здоровенную наблюдательную вышку. Деревянную. По моему убогому разумению, ему довольно скоро предстояло счесть ее не слишком удобной. Длиннотень и Ревун присоединились к нему на смотровой площадке. Атмосфера была не праздничной, но и далеко не мрачной. По нашему поводу никто особо не беспокоился.
Длиннотень казался чуть ли не добродушным. Эта битва должна была стать кульминацией всех его замыслов. По ее окончании ему предстояло стать властелином мира, не имеющим соперников, кроме, возможно, некоторых союзников, не вполне разделявших его амбиции.
Я был задет тем, что нас, похоже, не принимали всерьез. Могаба сумел внушить всем этим людям уверенность в том, что они непобедимы. А солдаты зачастую именно таковы, какими себя считают. Уверенность ведет к победе. За все время, пока я наблюдал за ними, Ревун ни разу не завопил. Длиннотень ни разу не вышел из себя. Госпожа их, конечно, беспокоила, но особого волнения, какого можно было ожидать, не наблюдалось.
22
Восходящее солнце уже начинало выжигать туман – повсюду, кроме нашего лагеря. С фланга, где расположилось войско Госпожи, веял ветерок. Там тлели костры, окутывая стоянку дымом. Тенеземцы могли видеть только лагерную обслугу, беспрерывно подносившую хворост, да вздымавшиеся над туманом и дымом осадные башни. Детали, из которых эти башни собрали, были доставлены с баржи, с реки Нагир, что стоило немалых усилий и отчаянной ругани.
На кой черт их приволокли сюда, я решительно не понимал. Мы ведь не собирались штурмовать крепость. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что он затеял все это с единственной целью – сбить Могабу с толку и заставить его теряться в догадках.
Вместе с духом Копченого я нырнул в дым. Внутри все выглядело вовсе не так, как я ожидал. Солдаты спали. Только обозная шушера поддерживала огонь, собирала башни и выравнивала тропы, ведущие к позициям Могабы, проклиная тот день и час, когда родился Костоправ.
Солдаты, надзиравшие за работой обозников, не отличались снисходительностью. У Костоправа хватило ума сформировать рабочие команды из приверженцев одних конфессий, а в начальники им дать воинов, придерживающихся других религиозных учений и отнюдь не поощряющих верований своих подчиненных.
Некоторые детали плана Костоправа начинали проясняться, но собрать эти фрагменты воедино не было никакой возможности. Теперь задача заключалась в том, чтобы единственный человек, знавший все, оставался в живых до тех пор, пока… Эх, Мурген, Мурген… И где же хваленое взаимное доверие, свойственное братьям Черного Отряда? Все это сплошная показуха. Ха! Вот Плетеный Лебедь – рослый, красивый блондин, старающийся разобраться в происходящем еще активнее, чем я. Возможно, иногда интуиция помогает в какой-то мере понимать Госпожу. Но сейчас Лебедю остается только растерянно ворчать.
Саму Госпожу я обнаружил неподалеку. Заняв позицию на торчавшей из тумана вершине холма, она спокойно и сосредоточенно наблюдала за перевалом – на тот случай, если Могаба что-нибудь предпримет.
Я оставил ее и вернул Копченого в фургон. Настало время перекусить.
– Щенок, – заворчал Одноглазый, как только я открыл глаза, – опять ты пропадал чертову уйму времени. Эдак когда-нибудь останешься там навсегда.
Мне это твердили постоянно. Но ничего такого не случалось и, похоже, не должно было случиться. Мои опасения на сей счет потихоньку улетучивались.
– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.
– Война, вот что. Так что давай не путайся под ногами. У меня есть работа, и нужна помощь нашего старого пердуна. А ты разомнись, поешь чего-нибудь да свари супчику. Покормишь Копченого, когда я закончу.
– Сам и корми его, когда закончишь. Твоя работа, ты ее и делай. И нечего на меня перегаром дышать.
– Нет, не умеешь ты, Щенок, с людьми ладить.
– Скажи лучше, мы собираемся что-нибудь предпринять?
– Нет. Хватит того, что мы протопали без передыху пятьсот дерьмовых миль посреди дерьмовой зимы по той лишь причине, что здесь, если верить слухам, валежник хорош, чтобы готовить жратву на костре.
– Все ведут себя так, словно их опоили.
– Может, их и впрямь опоили. Точно не знаю. Это просто предположение. Я могу ошибаться. Отвязался бы ты лучше, Щенок. У меня дел по горло.
Все было затянуто дымом. И чем ближе к передовой линии, тем плотнее, буквально с каждым ярдом, он становился. Но я уже побывал там и теперь решил, что мое любопытство может и потерпеть. А потому болтался около фургона и ел. Ел, ел и ел. И пил. Выдул едва ли не весь запас Одноглазого. И поделом ему, потому что он грубиян и невежа. Я вспомнил Сари. И понял, что теперь буду думать о ней непрерывно. Близкая опасность заставляет человека сосредоточиваться на самом главном.
Кроме того, меня беспокоила близость Нарайяна Сингха. Живой святой обманников находился всего в миле отсюда. Он поддерживал огонь в походном костре. Дщерь Ночи, плотно укутанная в одеяло, сонно озиралась по сторонам.
