Мы поднялись по склону до того места, выше которого уже никто из нас не поднимался. Древко дрожало в моих руках. Опершись о него, я озирал руины, пытаясь разглядеть тропу, по которой мне предстояло пройти. Бадья стоял в нескольких шагах позади и отдавал распоряжения Рыжему Руди. Тот расставлял наблюдателей. Я не хотел ни на миг исчезать из поля зрения. Если не повезет, ребята должны знать, чем меня пришибло, когда и в каком месте.
– Ну что, готовы?! – рявкнул я, отчетливо сознавая, что ничего хорошего ждать не стоит.
– Все, порядок, – сообщил Бадья. – Цепляй веревку к заднице – и вперед, на подвиг.
Сказанул тоже. В герои я никогда не рвался.
Я дал отмашку обеими руками и сразу вцепился ими в знамя – оно вознамерилось повалиться.
– До встречи в аду!
Я зашагал вверх по склону. Тай Дэй следовал за мной со связкой бамбука на плече. Он изо всех сил скрывал страх, однако не стал возражать, чтобы и ему привязали к поясу веревку – на тот случай, если его придется вытаскивать назад сквозь Врата.
Знамя дрожало в моих руках.
Я остро ощутил тот миг, когда пересек невидимую черту. Меня пронзил невообразимый холод, как если бы я упал в холодный пруд. Леденящая грань осталась позади, но меня все равно окружала стужа. Там, где я оказался, она царила всегда. Особый холод – можно жарить яичницу на камнях и при этом стучать зубами.
Сделав несколько шагов, я замер. Тянулись минуты. Ощущение холода не пропадало. Я уставился вверх по склону, и чем дольше смотрел, тем отчетливее видел дорогу. Тонкая, черная и блестящая, словно из шлифованного угля, полоса вилась по склону, напоминая след гигантской змеи. Я сделал еще несколько шагов. Ничего. И никого. Никто на меня не наскакивал, даже Тени не пытались обвиться вокруг ног.
А вот знамя явно чувствовало себя как дома. Оно буквально тянуло меня вперед.
– Эй! – прокричал я Бадье. – Вам хорошо меня видно?
– Видно-видно, приятель. Смотри веревку не потеряй. – Смех Бадьи добрался до меня словно по длинному металлическому тоннелю.
– Бадья, присоединяйся. Для тебя тоже найдется веревка.
Я сделал еще три шага. Тай Дэй не отставал, но физиономия у него была кислая.
Ничего не случилось. Еще несколько шагов. Дорога поблескивала, как полированная тьма, увлекая меня вперед. Страх таял, и очень быстро. Тай Дэй что-то произнес, но я не разобрал.
Меня остановила веревка. Должно быть, я неосознанно продолжал двигаться вперед, пока не выбрал всю бухту.
Бадья дернул за свой конец и прокричал:
– Для начала достаточно, Мурген.
И верно, я зашел гораздо дальше, чем собирался. Но ведь тут нет ничего страшного.
Бадья дернул снова, еще сильнее. Он здорово нервничал.
Я неохотно повернул назад вниз. Тай Дэй снова что-то сказал. Я оглянулся и наконец понял.
Он указывал на север. Весь мир мерцал, словно мы смотрели на него сквозь завесу дрожащего от жары воздуха.
– Назад, Мурген! – заорал Бадья, теряя терпение. – Ты должен вернуться и закрыть Врата до того, как стемнеет. – Он еще раз дернул за привязь.
Я все так же неохотно переступил через невидимый рубеж – словно из зимы шагнул в лето.
Тай Дэй облегченно вздохнул. Гора его явно не манила. Мой же мир изменился. Теперь я по-прежнему видел извилистую линию полированной тьмы, бывшую некогда дорогой, но с тех пор большей частью засыпанную землей и камнями. Я чувствовал, что, пройдя сквозь Врата, стал другим человеком.
– Эй, с тобой все в порядке? – спросил Рыжий Руди. – Вид у тебя чудной.
– Там место чудно́е. Вроде то же самое, что видишь отсюда, – но совсем другое.
– Это как?
– Не могу объяснить. Сам ни черта не понимаю, только чувствую. Ты все поймешь, когда там окажешься.
Наматывая на руку веревку, к нам подошел Бадья.
– С тобой все в порядке? – завел он ту же песню. – Выглядишь так, словно увидел призрака.
– Нет за Вратами призраков. Там всего лишь странно.
– Странно? Ты о чем? Что там с тобой случилось? Словно одурь нашла: взял да и попер вперед не оглядываясь. А хранитель твоей задницы вовсе за тобой не рвался. Стоял на месте да дрожал как цуцик.
– Такое уж это место. Там холодно, но это не обычный холод. Нож бы сказал – как в сердце у жреца.
Должно быть, я выглядел растерянным. Бадья покачал головой:
– Так говоришь, чтобы все это понять, надо побывать там самому?
– Ты смотри, – сказал я Тай Дэю, – порой и до самого распоследнего пня что-то доходит. Ты в самую точку попал, Бадья. А теперь удостоверься, что все ремни натянуты и ловушки для Теней расставлены. Вели освежить меловые линии. Я хочу, чтобы все было…
– Уймись! – оборвал меня Рыжий Руди. – Мы же все подготовили заранее. Совсем у тебя башка дырявая.
Я вспомнил, как на моих глазах солдаты уже ставили защитные ограждения. И верно, не стоит зря портить себе нервы.
– Прямо скажу, там было жутковато. Не мешает малость расслабиться. Сделаем так: ты отправишь гонца с донесением для Старика, а я заберусь в нору да познакомлюсь поближе с лекарством Одноглазого.
Я прихватил жбан самого забористого первача, объяснив это тем, что спирт необходим для медицинских целей. Так ведь мне как раз не мешало подлечиться.
97
Эликсир Одноглазого не убивал страх, а лишь ненадолго отодвигал его. Страх был особого рода, не тот, что парализует или лишает рассудка на поле боя, в ожидании врага, который ринется на тебя с острым железом в руках. Но он пребывал во мне постоянно, не давая о себе забыть. Это раздражало до крайности.
Я взглянул на Дрему:
– Будешь ли ты когда-нибудь годен на что другое, кроме переработки жратвы в дерьмо?
Дрема сидел в сгущающейся тьме на циновке матушки Готы и смотрел в пустоту. Он не только не выказывал признаков возвращения из нездешнего волшебного королевства, пленившего его разум, но и в последнее время почти не двигался. А если двигался, то с таким видом, словно это было для него мукой. При такой нехватке подвижности ему остается уповать лишь на наши братские чувства – авось не бросим его здесь.
Я относился к Дреме лучше всех, не считая разве что Бадьи, но и моя привязанность не простиралась настолько, чтобы захотелось тащить этого малого на горбу.
Вообще-то, у нас принято заботиться о своих. Но при этом подразумевается, что и свои способны позаботиться о себе. Я знаю уйму прецедентов, когда Отряд прекращал страдания брата, становившегося для него слишком опасной обузой.
Дрема не отвечал. Он никогда не отвечал. Я перекатился на свою подстилку и попытался выбросить из головы мысли о необходимости снова подниматься в гору. Стоило об этом подумать, как мне становилось не по себе.
