Бросок к светящейся точке. Она в тот же миг расширилась, и открылся проход в мир времени, материи и боли.
Я вспомнил, кто я. И зашатался под неимоверной тяжестью сонма воспоминаний, разом всплывших в сознании.
Ко мне обращался голос, но я не разобрал ни слова. Я летел осенним листом сквозь золотые пещеры, где у стен сидели застывшие во времени старцы, бессмертные, но не способные пошевелить даже бровью. Кое-кто из этих безумцев был окутан колдовскими белыми нитями, словно тысяча зимних пауков ткала здесь ледяные тенета. На сводах пещер вырос сказочный лес из сосулек.
– Иди же!
Зов силен – не слабее удара молнии.
Меня окутала мгла. Я понесся прочь, снова перестав быть собой. И все же, прежде чем исчезнуть из этой пещеры, я ощутил чье-то присутствие – и удивление, и тревогу, и желание понять, кто посмел нарушить покой.
Каким-то образом я попал туда, где не жалуют смертных, – и все же ушел живым.
Память улетучилась. Но боль сопровождала меня на всем пути.
50
И снова свет в темноте. И снова я постепенно становлюсь собой, хоть и безымянным. Я попятился от света. Туда, где светло, идти не хотелось. Там плохо. А боль может и подождать…
Однако нечто, скрытое глубоко под моей поверхностью, устремилось к этому свету – так тонущий рвется к спасительному воздуху.
Я вспомнил, что у меня есть тело. Я чувствовал мускулы – напряженные, иные до судорог. Болело пересохшее горло.
– Глашатай… – прохрипел я.
Кто-то шевельнулся, но не ответил. Я обмяк в кресле.
В жилище нюень бао не было никакой мебели, да и само-то оно было чуть просторней собачьей будки. Может, они меня вернули к нашим?
Собравшись с силами, я приоткрыл глаз.
Что за чертовщина? Где я? В подземелье? В пыточной? Может, это Могаба похитил меня?
Напротив, к такому же креслу, как и мое, был привязан маленький, тощий таглиосец, и еще один человек распластан на столе.
Да это же Копченый! Таглиосский придворный колдун!
Я привстал. Это оказалось больно. Очень. Пленник настороженно наблюдал за мной.
– Где я?
Его тревога удвоилась. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в пыльной, почти пустой палате, и стены ответили на мой вопрос. Я в Таглиосе, в княжеском дворце. Такого камня нет больше нигде.
И как же я здесь очутился?
Видели, как по стене стекает краска? Вот точно так же было с реальностью. Прямо перед моими глазами она текла, рябилась, капала. Тот, в кресле, взвизгнул. И что же такое он увидел? Или что вообразил об увиденном?
Реальный мир утек прочь, оставив меня в каком-то сером месте, полном воспоминаний о том, чего я никогда не видал и не переживал. Затем все как-то упорядочилось, и вскоре я оказался в палате, где-то во дворце Трого Таглиоса. Копченый как ни в чем не бывало лежал на своем столе, дышал медленно и неглубоко. Обманник был на месте. Он заслужил свирепый взгляд – слишком уж вспотел. Не иначе, что-то замыслил.
Глаза у него были выпучены. Что же он видел, глядя на меня со стороны?
Я встал, сообразив, что очнулся после очередного припадка. Однако рядом не было никого, кто мог бы вытащить меня из тьмы: ни Костоправа, ни Одноглазого.
В глубинах памяти копошились слабые воспоминания. Я отчаянно пытался ухватить хоть одно, способное послужить зацепкой. Какие-то пещеры… песнь Тени… пробуждение в далеком прошлом – и все же лишь мигом раньше настоящего…
Я здорово ослаб. Утомительное это дело… И жажда сделалась вовсе невыносимой.
Ну, это было поправимо. На столе, подле головы Копченого, стояли кувшин и металлическая кружка. Под кружкой обнаружился клочок бумаги, оторванный от целого листа. На нем убористым почерком Костоправа было написано:
«Мурген, в этот раз нянчиться с тобой нет времени. Если очнешься сам, выпей воды. В ящике – пища. Я или Одноглазый навестим тебя, как только сможем.
Клочок, похоже, был оторван от запроса на поставки. Старик ни за что бы не потратил чистую бумагу. Она слишком дорога.
Я открыл ящик, стоявший по другую сторону головы Копченого. Он был полон тяжелых пресных лепешек вроде тех, что печет моя теща, невзирая на все мольбы прекратить. Так и есть! При ближайшем рассмотрении я понял, что их просто не мог испечь кто-либо другой. Если останусь жив, Старик получит хорошего пинка под зад.
P. S. Проверь веревки душилы. Он разок едва не удрал».
Так вот что делал обманник, когда я очухался! Хотел выкрутиться из веревок, убить нас со стариной Копченым и сбежать…
Я хлебнул воды. Обманник взглянул на кувшин с вожделением, которое при всем желании не смог бы скрыть.
– Глотнуть хочешь? – спросил я. – Это запросто. Только расскажи, что вы готовите в Таглиосе.
Однако он еще не дозрел до продажи души за чашку воды. Я с волчьим аппетитом съел лепешку матушки Готы и вскоре почувствовал, как возвращаются силы.
– Давай-ка привяжем тебя как следует, – сказал я соседу. – Не хотелось бы, чтобы ты пошел гулять да заблудился.
Пока я затягивал веревки, душила молча пялился на меня. И без слов было понятно, что у него на уме.
– Теперь ты знаешь, как опасно связываться с плохими мальчишками? – спросил я.
Он не стал спорить, но и согласия не выразил. Какая жалость. Ведь для него «плохой мальчишка» – это я, поскольку не горю желанием вернуть Кину в наш мир. Я потрепал его по макушке:
– Может, ты и прав, брат. Но я надеюсь, что нет. Ну все, отдыхай.
Встряхнув холстину, я накрыл ею пленника, выпил еще воды, съел еще лепешку и, приободрившись, решил вернуться домой. Ведь я уже целую вечность не видел жены, хотя, конечно, это субъективная оценка, – на самом деле прошло несколько часов.
Я пошел к выходу из дворца – и заблудился.
51
Ну конечно, это должно было случиться. Мое будущее «я» больше ничего не помнило – лишь то, что я заблужусь и в конце концов попаду туда, куда попасть не стремился. Все это я вспомнил сразу после того, как сообразил, что понятия не имею, как добраться до знакомых мест. Я остановился, чтобы оценить положение.
В тот момент у меня имелось достаточно свежих воспоминаний Мургенов из других времен, и я был готов поверить в любое из них, пусть даже никак не связанное с событийным контекстом.
Воспоминания о том, что я должен заблудиться, имели волнующий привкус внезапного открытия и мощные обертоны боли. Их отголоски подсказывали мне, что я не желал найти путь наружу.
Через некоторое время, упорствуя в поисках выхода, я набрел на мрачный коридор, где как будто стоял запах старого колдовства. В нескольких ярдах от меня на одной петле висела расколотая дверь.
