Лебедь сдернул нужную карту с доски, заваленной магическими снастями. Его осторожность показывала, что в этих вещах он ничего не смыслит, да и не желает с ними знакомиться.
На карте были изображены земли дальнего юга. Громадное белое пятно обозначало Шиндай-Кус, пустыню. Снизу от пустыни лежало другое белое пятно, с надписью «Океан».
От Шиндай-Куса к востоку, сворачивая затем на север, тянулись горы, наиболее известные как Данда-Преш. По мере приближения к таглиосским землям эти хребты, служившие их естественной восточной границей, вздымались все выше и круче. Местные названия массива менялись очень часто. К востоку от Шиндай-Куса горы считались непроходимыми, за исключением перевала близ Чарандапраша.
Тенелов и Вершина лежали по ту сторону гор. Армия Могабы, словно пробка, затыкала дорогу на юг. Среди солдат, когда офицеры не слышат, уже черт знает сколько времени ходят слухи о том, как нас расколошматят, если рискнем прорываться через Могабу.
Снаружи, должно быть, раздался шум, так как Лебедь бросился к окну.
– Гонец, – объявил он.
Я не мог слышать, что происходило за стенами зала, и, даже выглянув в окно, не увидел ничего, кроме сплошной серости. Странно.
Госпожа отпихнула Лебедя локтем:
– Добрыми новости быть не могут. Тащи его сюда, пока не наболтал лишнего.
Лебедь вернулся быстро.
– Не так уж они и плохи, – сообщил он. – Похоже, громадная толпа шадаритских и веднаитских фанатиков пустилась в погоню за Ножом – и поймала, на свою беду.
Что? Какие же это новости? Я в курсе, и Длиннотень тоже… Ну конечно! У Госпожи нет под рукой Копченого или горластого дружка с летучим ковром. Да и я-то узнал лишь недавно. Просто далеко тогда был, потому и кажется, что давно.
– Что ты лопочешь?
– Нож истребил больше пяти тысяч суеверных олухов, пытавшихся его покарать за преступления против веры.
Нож был весьма суров по отношению к храмам и жрецам, когда мог себе это позволить.
Такое отношение к религии – одна из важных причин его бегства. Он нажил уйму заклятых врагов в лице таглиосского жречества еще до того, как рассорился со Стариком. Весь благочестивый люд счел его выпадение из фавора благословением Небес.
Я понимал: втайне жрецы только и ждут, когда же боги ниспошлют им шанс расправиться с нами.
– Пять тысяч?
– Может, и больше. Может, и все семь.
– И они действовали на свой страх и риск? Как это могло произойти?
Ни правящей фамилии, ни нам не нравилось, что большие группы вооруженных людей шатаются по округе и борются со злом, считая лишним ставить нас в известность.
– Вон! Все – вон! Вернетесь через два часа.
Оставшись в одиночестве, Госпожа пробормотала:
– Чертов Костоправ… – И сгребла со стола магические принадлежности. – Совсем из ума выжил.
Я уже знал, что в путешествиях с Копченым нужно очень сильно сосредоточиваться. Когда уходишь в себя, время несется мимо.
Фрагменты происходившего со мной поступали беспорядочно, и я уже отчаялся сложить их в единую картину.
Осознание этого и вызванный осознанием ужас вернули меня в настоящее, на то место, откуда я наблюдал, когда нечаянно отвлекся. Казалось, прошло несколько часов.
Но Госпожа все так же ворчала насчет Старика:
– Что на него нашло? Как мог он поверить этим чертовым слухам?
Госпожа изволила гневаться. С помощью какого-то волшебного шара она взглянула на далекое поле завершившейся битвы, и результаты резни рассердили ее еще больше.
– Проклятый глупец!
Это было крупнейшее поражение таглиосской армии со времен Дежагора.
Из потайного ящика стола она достала кусок черной ткани. Я удивился, даром что внимательно прочел ее том Анналов. Это был шелковый румел высокой ступени посвящения.
Она занялась упражнениями со смертоносным платком.
Возможно, это помогало ей успокоиться. Расстраивалась она и оттого, что ей чего-то недоставало. Прежде рядом был Капитан…
Это всего лишь намек тебе, дамочка, подумал я. В следующий раз он вообще всех изничтожит.
Платок в ее руках так и мелькал. Здорово получается. Интересно, есть здесь какая-нибудь связь с Киной?
Может, именно возможность такой связи и пугала Костоправа?
Не просто же так они зовутся обманниками…
Успокоившись, Госпожа послала за своими штабистами. Как только те собрались, она сказала:
– После битвы остались выжившие. Некоторые все еще там, хоронят погибших. Изловите-ка мне парочку.
53
Ни Костоправ, ни Одноглазый так и не пришли в потайную палату. Даже Радиша не возвращалась пытать пленника. И разбудить меня было некому.
Вернулся я едва ли осознанно, – наверное, просто тело призвало назад. Отсутствовал долго – куда дольше моего субъективного времени, проведенного в прошлом. Должно быть, путь туда гораздо длиннее, чем кажется.
Желудок даже не урчал – ревом ревел. Но булыжники матушки Готы кончились.
Душила успел снова сбросить холстину. Он смотрел на меня злющими глазами – похоже, занимался тут чем-то предосудительным.
Я пригляделся: оказывается, ему удалось высвободить одну руку.
– Плохой мальчишка.
Я сделал долгий глоток из кувшина и снова привязал пленника. Стоит ли вновь рискнуть и поискать дорогу в этом лабиринте, чтобы добраться до убийственной стряпни матушки Готы? Или остаться и еще поглядеть мир глазами Копченого, пока не явится помощь?
– Воды…
– Ну уж нет, брат. Пока не скажешь, что готовят твои приятели…
В животе снова заурчало.
Душила не отвечал. Хоть его тело и ослабло, воля осталась тверда. Словно кто-то, несмотря на мое присутствие, приходил его подкармливать.
Однако час уже поздний. Может, матушка Гота завалилась спать и поесть мне даст Сари? Она готовит не так, будто мстит смертельным врагам.
Подойдя к дверям, я остановился, раздумывая. Можно ли отыскать дорогу? Скажем, отпечатки ног на пыльном полу… Не получится – темно. В этой части дворца ходят редко, в коридорах не зажигают шандалов или факелов. Единственный источник света – лампа в палате за моей спиной. Разве что дождаться утра, когда солнечный свет проникнет сквозь щели в крыше и немногочисленные окна.
Я оглянулся на лампу. Горела она долго, и некому было долить масла. Прежде чем что-то предпринимать, следует заправить ее…
Откуда-то издалека, обогнув сотню углов и миновав сотню гулких залов, донесся лязг. Меня, несмотря на таглиосскую влажную жару, пробрал холод.
