На месте пня стояла женщина, очень похожая на Госпожу, только еще прекраснее. Казалось, она смотрела сквозь меня. Или же на меня, вглубь меня… На губах играла порочная, соблазнительная и, пожалуй, даже безумная улыбка. Белая ворона сразу опустилась к ней на плечо.
– Невероятно!..
Улыбка рассыпалась осколками смеха.
Если только я не полный и окончательный безумец, то эта женщина не может быть никем иным… Но она же умерла задолго до того, как я записался в Отряд!
Душелов…
Костоправ присутствовал при ее смерти.
Душелов…
Это многое объясняет. Это раскрывает сотни загадок. Но как такое может быть?
Из-за моей спины, мягко ступая, вышел громадный зверь, похожий на тигра, но черный как смоль. Подойдя к женщине, сел рядом. И держался он совершенно раскованно – это не слуга и не раб.
Я испугался. Если Душелов жива, находится в этих краях и склонна вмешиваться в события, может случиться много ужасного. Когда-то она была гораздо могущественнее Длиннотени, Ревуна или Госпожи. Однако предпочитала использовать свой дар малыми порциями, чтобы кому-нибудь досадить или развлечься самой.
Она подмигнула мне – и закрутилась волчком, и растворилась в воздухе, оставив после себя лишь пронзительный хохот, перешедший в карканье белой вороны.
Форвалака, насладившись зрелищем, скрылась вдали.
И я исчез.
85
Над головой каркнула ворона.
Чья-то рука не слишком бережно тряхнула меня за плечо.
– В добром ли ты здравии, сударь? Или тебе плохо?
– Что?
Я сидел на каменных ступенях, привалившись к косяку массивной двери. По верхнему краю створки расхаживала взад-вперед белая ворона. Человек, державший меня за плечо, замахал на нее свободной рукой, разразившись грязной руганью. Был он огромен и волосат.
Единственным источником света был фонарь, поставленный здоровяком на булыжную мостовую. Через улицу, над самой землей, мерцали чьи-то глаза. Мне вдруг показалось, будто за угол, во тьму, скользнула огромная кошка.
Человек оказался одним из шадаритов-патрульных, нанятых Освободителем для поддержания порядка на ночных улицах и надзора за подозрительными чужеземцами.
С той стороны улицы донесся смех. Патрульный явно оплошал при исполнении обязанностей: ведь это я – свой! А она – как раз из подозрительных чужеземцев!
Я снова в Таглиосе.
Запахло дымом. Фонарь?
Нет. Дымом тянуло с лестницы за моей спиной.
Я вспомнил, как уронил лампу. Вспомнил дикую мешанину мест и времен.
– Я в порядке. Просто голова закружилась.
Смех повторился.
Шадарит оглянулся, но, похоже, остался к смеху равнодушным. Он не хотел верить моим словам. Он желал найти некий непорядок сию минуту и не сходя с места. Пришлых он не любил, а нас, северян, полагал безумцами и пьяницами. К несчастью, во дворце нас жаловали.
Я поднялся. Надо двигаться. Сознание мало-помалу проясняется, возвращается память. Нужно во что бы то ни стало отыскать знакомый вход во дворец, ведь я должен поскорее попасть домой.
Внезапно луна брызнула на мостовую холодным светом. И я увидел женщину, стоявшую через улицу. Хотел было сказать об этом шадариту, но издали, с той стороны, куда удалилось чудище, прилетел пронзительный свист. Другому патрульному требовалась помощь.
– Поостерегись, чужеземец.
С этими словами шадарит поспешил прочь.
Я тоже побежал, не тратя времени даже на то, чтобы захлопнуть за собой дверь.
Вскоре я добрался до знакомого входа, однако что-то было не так. Там должны были стоять на часах гвардейцы Корди Мэзера.
Оружия при мне не было, кроме обычного ножа на поясе. Я обнажил его, приняв вид отчаянного бойца. Отряд Мэзера ни при каких обстоятельствах не должен был оставлять пост. И подкупить этих ребят невозможно.
Я нашел часовых в караульном помещении. Они были задушены.
Необходимость в допросе пленника отпала. Но кто же нужен душилам? Старик? Почти наверняка. Радиша? Возможно. Ну и прочие важные персоны, кто под руку подвернется.
Мне едва удалось одолеть страх и соблазн помчаться сломя голову домой. Там же Тай Дэй с дядюшкой Доем.
Сняв с одного из убитых рубашку, я обернул ею шею. Хоть какая-то защита от платка душилы. Затем заскакал вверх по лестнице, словно горный козел, уже много лет в этом не упражнявшийся. Достигнув своего этажа, я успел так запыхаться, что был вынужден прислониться к стене и отдышаться, сдерживая тошноту. Ноги стали ватными.
Во дворце тем временем поднялась тревога. Малость придя в себя, я направился в коридор – и наткнулся на мертвеца.
Он был грязным и исхудалым. Клинок развалил его от левого плеча до правого бедра. Правая рука, сжимавшая черный румел, отлетела футов на десять в сторону. Все вокруг было залито кровью, продолжавшей вытекать из разрубленного тела.
Я взглянул на платок. Покойный загубил немало людей, а теперь Кина предала своего слугу.
Предательство такого рода – одно из самых привлекательных качеств этой богини.
Столь чисто может рубить только Бледный Жезл. Еще один труп лежал возле моей двери. Третий – в дверном проеме, мешая двери закрыться.
Кровь была свежа, и раны все еще кровоточили. Даже мухи налететь не успели.
Сознавая, что мне очень не хочется этого делать, я вошел к себе. Я был готов рвать зубами все, что шевельнется.
И сразу учуял опасность.
Развернувшись, я успел пырнуть кого-то тощего, смуглого и немытого. Меня отшвырнуло назад. Черный румел обвил мою шею, но намотанная рубаха не дала ему выполнить задачу, для которой он предназначался.
Я ринулся к своему столу – и тут в затылке вспыхнула острая боль.
«Только не теперь!» – мысленно вскрикнул я.
И надо мной сомкнулась тьма.
Очнуться заставила боль. Рука была в огне.
Ударившись о стол, я перевернул лампу. Горели мои бумаги, мои Анналы. Горел я сам. Я с визгом вскочил и, едва потушив руку, принялся спасать рукописи. Кроме них, я ничего вокруг не замечал и ни о чем не думал – ведь это моя жизнь обращалась в дым! За дымом ее ждали лишь обитель боли да суровые времена…
Где-то вдалеке, словно в конце длинного страшного тоннеля, я видел дядюшку Доя, опустившегося на колени возле Тай Дэя. Между ними и мной лежали три мертвых тела. Пол был невидим под их кровью. Двоих, судя по аккуратным разрубам, сразил Бледный Жезл. Третий был рассечен на куски, – похоже, его противник вышел из себя.
Дядюшка Дой прижимал голову Тай Дэя к груди. Левая рука парня висела, словно была сломана. Правая – обнимала То Тана. Голова пятилетнего мальчонки была как-то неестественно склонена в сторону. Лицо Тай Дэя было бледным. Сознание моего телохранителя витало в каких-то иных мирах.
