Сова привела их к дому, созревшему для сноса еще за несколько поколений до появления Хозяев Теней в здешних краях.
Я прошел по следам Душелов после ее налета на библиотеку. Она была так уверена в своей безопасности, что пренебрегла защитными чарами. Многие годы ее никто не тревожил.
То-то расстроится, узнав, что напрасно воображала, будто управляет событиями.
Я с удовольствием наблюдал, как солдаты Черного Отряда по всем правилам тактики занимают здание, – никакой Капитан не смог бы придраться. Эти ребята – настоящие профессионалы, они научились работать, не наступая телохранителям на ноги. Суета да толчея бесит нюень бао неимоверно, но, если им не мешать, они не более обременительны, чем тень.
Вряд ли кто-нибудь из посторонних заметил моих парней. Солдаты проникли внутрь, рассыпались, углубились, отыскали, что я велел, забрали – и исчезли задолго до того, как Душелов сообразила, что ее переиграли.
Рейдом командовали Масло с Крутым. Я специально дал им это поручение, чтобы заново ввести их в нашу семью. Прекрасные солдаты. Выполняя задание, они не только выпотрошили логово Душелов, но и изловили ее любимую белую ворону. Вырвали из хвоста пару перьев, связали их прядью волос, давным-давно срезанной с головы Душелов и привезенной на юг вместе с прочей добычей, и оставили вместо книг.
Это должно вывести ее из равновесия.
Возможно, мне стоило посвятить в мой замысел Костоправа с Госпожой. Конечно, я винил их кое в чем, но сейчас не до личных обид. За Мургеном тоже водятся грехи, к тому же нет времени на обсуждения и совещания.
Мы с Копченым пролетели над парнями, несшими добычу во дворец. Я намеревался отдать книги Костоправу, как только они прибудут, и пусть делает с ними что хочет. Скорее всего, просто спихнет их мне, поручив надежно спрятать от любых злодеев и злодеек. Ага, доспех Вдоводела я уже прятал…
И вообще, не слишком ли самонадеянным я становлюсь? Душелов, конечно, поймет, кто доставляет ей неприятности. Она, возможно, лишь на год моложе Госпожи, а значит, стократ хитрее и подлее меня.
Но чем я рискую? Единственное, чем дорожил в жизни, уже потерял. И как бы ни старалась Душелов, она не причинит мне боли страшнее той, что я пережил, потеряв Сари.
Или я обманываю себя?
Черт побери, иногда приходится это делать…
100
За час до захода солнца и за четыре дня до зимнего солнцестояния земля, не предупредив ни простых смертных, ни волшебников, ни богов с богинями, нешуточно всколыхнулась. В Таглиосе с полок посыпались тарелки, проснулись и перепугались жители, завыли собаки, а по ветхим стенам старых домов, построенных на скорую руку и без учета возможных землетрясений, пролегли трещины. Всеобщее смятение продолжалось полчаса.
Здания же Дежагора, утратившие прочность из-за наводнения либо скрытых дефектов строительства, не выдержали беспощадного притяжения земли. Чем дальше к югу, тем сильнее ощущался толчок. За Данда-Прешем, где в долины с победным ревом покатились с гор бесчисленные глыбы, землетрясение повергло людей в эпический ужас. Кьяулун был опустошен. Пострадала даже Вершина, хотя кладка крепости в ответ на все потуги земли только пожимала плечами. Несколько часов Длиннотень трясся от страха, пока не убедился, что от тряски не рухнули его врата и ловушки для Теней. Тогда он пришел в ярость, поскольку разрушения и гибель людей в Тенелове обещали задержать завершение строительства на месяцы, если не на годы.
101
Меня не покидало смутное подозрение, что кто-то заглядывает через мое плечо. Хотя как это может быть, если я лишь бестелесный взор? Никаких посторонних звуков, но то же самое ощущение чужого присутствия, что и при моих провалах в ужасное прошлое Дежагора, навстречу насмешливому духу, который, скорее всего, был Душелов.
Да еще запах. Неприятный…
Такой же запах исходил от душилы, обнаруженного мной в недрах дворца. И всегда окружал нас в Дежагоре. Там я настолько привык к этому смраду, что вспомнил о нем, только когда его не стало.
Запах смерти…
В дельте я получил полную меру боли, вообразив, что видел живую Сари среди нюень бао, – и это притом, что был бесчувственным спутником Копченого. Теперь же, опять-таки в мире Копченого, мне досталась полная мера ужаса.
Я проделал маневр, который, будь я во плоти, назывался бы круговым разворотом. И еще, и еще, и еще – с каждым разом все быстрее. И с каждым разом меня все сильнее охватывал ужас. Обращаясь к югу, я успевал заметить нечто темное, огромное, приближающееся, а при последнем повороте разглядел черную женщину, высотой до самого неба, нагую, с двумя парами рук, тремя парами грудей и клыками вампира. Смрад исходил от нее, тлетворным было ее дыхание. Горящие глаза казались окнами в преисподнюю, и смотрели они прямо на меня, и мне никак не удавалось отвести взгляд. Эти очи говорили со мной, обещая и приказывая, и ее свирепый эротизм затмевал все, что я познал с Сари.
Я закричал. Я рванулся прочь из вселенной Копченого.
Ему тоже хотелось орать. Казалось, от ужаса он вот-вот выйдет из комы.
– Что, Мурген, холодно? – заржал Одноглазый.
Я обнаружил, что промок. Будто окунулся в студеную реку.
– Что за черт?!
– Ты снова там застрял, да так, что не докричаться. Пришлось облить.
Меня затрясло.
– Х-холодно…
Я не мог рассказать Одноглазому, что увидел и отчего меня на самом деле бьет дрожь. Наверное, снова разгулялось воображение.
– Т-ты что творишь, хрен собачий! С-смерти моей хочешь?
– Просто заблудиться тебе не дал. Сам-то о себе не позаботишься.
– Кажется, я все-таки заблудился, старик.
Звезды подмигивают с холодной насмешкой.
Выход есть всегда.
Ветер скулит и воет, дыша морозом сквозь ледяные клыки. Молнии с лаем и рыком проносятся над плато блистающих камней. Убийца-наводнение – почти одушевленная сила, обремененная состраданием не более голодной змеи… Ярость – это жарко-красная, почти одухотворенная сила; милосердия в ней не больше, чем в голодной змее. Лишь несколько Теней резвятся меж звезд. Многие призваны – в мир либо в глубины.
Середина плато обильно покрыта шрамами былого катаклизма, рассечена изломанной, как молния, длинной трещиной. И хотя в любом месте эту трещину перешагнет ребенок, она кажется бездонной. Из нее тянутся жгуты тумана – серого, с редкими пятнами иных оттенков.
Трещины видны и на стенах огромной серой твердыни. Башня рухнула на длинную расщелину. Из глубин цитадели доносится медленная глухая пульсация, словно это бьется сердце мира, нарушая каменное безмолвие.
Деревянный трон сдвинулся с места и слегка покосился, изменилась поза сидящего на нем. Лицо искажено мукой, веки трепещут, – кажется, распятый вот-вот проснется.
