Гоблин ненавидит море и качку едва ли меньше, Одноглазый. И что же он получает в награду, перебравшись через проклятое болото, с каковой целью едва ли не полноценный канал пришлось прорыть? Проклятый океан, с волнами повыше, чем уважающее себя дерево.
Гоблина никак нельзя назвать любителем пустынь. И куда же он попадает, проведя свой флот через всю заболоченную дельту? В пустыню, да такую бесплодную, что в ней не живут даже скорпионы и песчаные блохи. Весь день печешься на солнце, ночью зубы стучат от холода, и никуда не деться от несомого ветром песка. Песок, всюду только песок. Вот и сейчас он скрипит в сапогах…
– Не для того я на свет родился, – нудил Гоблин. – Такого никто не заслуживает, а уж я-то и подавно. И чем же я провинился перед Стариком? Ну ладно, бывает, выпьем мы с Одноглазым лишку да поцапаемся – так велика ли беда? Когда Дрема дурит, ему все с рук сходит – это, дескать, просто мальчишеские шалости.
Понятное дело, старый хрыч предпочитал не вспоминать о том, что, налакавшись до одури, они с Одноглазым швырялись друг в дружку такими мощными чарами, что всю округу ставили на уши. Куда уж Дреме до них.
– Человеку нужно иногда расслабляться – понимаете, о чем я? Кому от этого хуже. А? Ведь я отроду мухи не обидел. – Это не было преувеличением, это было беспардонной ложью. – Будь в этом дерьмовом мире хотя бы крупица справедливости, я бы давно вышел на покой и осел в каком-нибудь славном местечке, где подают сладкое винцо, а девчонки способны оценить мужчину с опытом. Я отдал Отряду лучшие века моей жизни!..
Гоблин не любил командовать. Начальник должен думать и принимать решения, а еще брать на себя ответственность. Нет уж, увольте! Куда приятней плыть по течению жизни, делая только самое необходимое. А голову пусть ломают другие.
Кроме управленческой работы, Гоблин ненавидел и ручной труд, а в этой пустыне каждому приходилось крепко вкалывать, чтобы выжить.
Я заставил Копченого поднять меня на высоту, доступную лишь самым сильным орлам, – решил осмотреть окрестности и выяснить, чем это Гоблин так недоволен.
Насчет пустыни колдун не преувеличивал.
Близ побережья пустыня Шиндай-Кус представляла собой море золотистого песка, вынесенного прибоем со дна настоящего моря. Сильные ветры двигали этот песок вглубь страны, где песчаные бури сдирали дерн с холмов. Дальше к востоку холмы становились все круче и круче, пока не перерастали в горную гряду Данда-Преш. Здесь, у берега, лишь немногие холмы возвышались над песком более чем на сто футов. Ни один из них не выказывал признаков эрозии. Дождя тут не было по меньшей мере тысячу лет.
Я двинулся вниз. Тем временем Гоблин в сопровождении двоих парней медленно шел в противоположном от берега направлении, на каждом шагу прощупывая почву. Внезапно песок перед ним взорвался и выскочило нечто невообразимое. Чудовище, которого просто не могло существовать на свете.
Больше всего эта тварь походила на мохнатого тарантула размером со слона. Однако у нее вдобавок имелись щупальца, как у спрута, и заканчивающийся жалом хвост наподобие скорпионьего.
Правда, перемещалось кошмарное создание без особой прыти – видать, оголодало, пока дожидалось добычи в засаде.
Спутники Гоблина мигом пустились наутек. Маленький колдун выругался:
– Чего я еще терпеть не могу, так это всякой дряни, которая ни с того ни с сего выскакивает из песка и норовит тебя слопать.
Пока чудище соображало, как ему лучше сожрать Гоблина, тот, не будь дурак, пустил в ход один из лучших своих колдовских трюков. В руке у него появилась чудная штуковина, вроде бы из цветного стекла. Она имела добрый ярд в поперечнике и походила на трехлучевую метательную звездочку. Во всяком случае, Гоблин использовал ее именно как метательный снаряд. Чудовище взревело от боли и ярости, когда эта стекляшка отсекла ему пару щупалец и несколько ног с правой стороны туловища. Оно бросилось на Гоблина, который моментально сделал выбор между доблестью и благополучием собственной задницы, разумеется в пользу последней.
Гнаться за ним тварь не могла. Описав большой полукруг – на золотом песке оставались глубокие следы, – монстр полностью потерял интерес к своей жертве. Некоторое время он пытался пристроить на место отсеченные конечности, однако прививка не удалась. В конце концов чудовище задрожало и принялось зарываться в песок, орудуя оставшимися членами.
– Ненавижу таких тварей, – посетовал Гоблин, – но еще больше я ненавижу Затененный Путь.
Он упомянул некий секретный проект. До того секретный, что даже мне о нем не рассказывали. Лишь пару раз довелось услышать это название, да и то краешком уха.
– Я теперь нет-нет да и спрашиваю себя, – бубнил между тем Гоблин, – так ли уж мне нравится Костоправ. Похоже, старый пердун просто-напросто спятил. Хочется верить, что свою загробную жизнь сукин сын проведет в таком же уютном местечке.
Я решил, что моя задача выполнена, за Гоблина можно не беспокоиться. Если солдат жалуется на службу и ругает начальство, значит у него все хорошо.
Я вернулся в Дежагор, в фургон Одноглазого, в свое тело. Ужасно хотелось есть и пить. Копченый отвратительно смердел.
– Одноглазый! – заорал я. – Где тут можно пожрать? Я с голоду подыхаю.
Черномазый коротышка просунул в фургон свою гадкую шапку. Я напряг глаза и рассмотрел под шапкой его рожу, такую же противную. Должно быть, снаружи уже стемнело.
– Нас кормят в цитадели.
– Разве это не здорово? Вот только боюсь, не смогу есть мясо.
Могаба со своими присными – тогда они еще были на нашей стороне – просидел всю осаду в цитадели, время от времени подкрепляясь каким-нибудь бедолагой из населения Дежагора.
– Если представить, что это курятина, будет проще, – порекомендовал Одноглазый, явно рассчитывая, что меня стошнит. Он сморщил нос. – Ну и вонища!
– А я тебе говорил: его надо мыть.
Колдун одарил меня самым злобным взглядом из своего арсенала, но это не сработало.
– Ну смотри, – сказал я. – Тебе с ним жить.
10
Я полагал, что Костоправ захочет поскорее догнать Госпожу – они не виделись довольно долго. Но ему, похоже, нравилось бездельничать в Дежагоре, все чаще и чаще беседуя с черными пернатыми гонцами. Вороны беспокоили тех ребят из Старой Команды, которые, в силу своих обязанностей, были привязаны к Дежагору, о чем и заявили пришедшие ко мне Свечка и Хрипатый.
– Он командир, – сказал я, – а у начальства свои причуды. Если он любит ворон, то это его личное дело, а в личные дела нос совать не следует.
Я присматривался к Хрипатому и дивился: почему недуг до сих пор его не прикончил? Бедолага теперь кашлял почти беспрерывно.
– А вот местные считают иначе, – возразил Свечка. – По их мнению, вороны предвещают дурное – всем, кроме душил.
– А мне сдается, что они предвещают дурное только тем, кто попусту мелет языком. Скажи-ка лучше, Хрипатый, у тебя здесь есть постоянные обязанности?
