– Нет же!
– Ты ещё отрицаешь?
Эриман смело вышел из укрытия. Опустил голову и покачал ею.
– Не отрицаю, но ты ведь тоже обо мне не подумала! Так ведь, Лин? Тебе плевать что со мной будет эти шесть лет? – он говорил и шёл ко мне. Пригнулся от очередной брошенной книги, но следующая ударилась точно о его лоб и разрубила бровь. Профессор лишь отмахнулся и, не боясь, приблизился. – Скажи, малыш, тебе всё равно, что будет с нами?
Встал напротив меня и посмотрел исподлобья.
– Как бы я жил дальше, если бы тебя почистили? Как бы дышал, если бы знал, что мог помешать? А теперь делай, что хочешь. Я не знаю, как ещё перед тобой покаяться.
– Ах, ну только не заливай, что просто влюбился, – я хохотнула. – Это заставляет меня думать о тебе ещё хуже. Ты пожертвовал моей мечтой во имя своего эгоизма!
– То есть, мои чувства для тебя пустой звук? – он нахмурил брови. Глубокие складки перечертили высокий лоб.
– А мои мечты для тебя – нечто, чем можно пренебрегать?!
Он протянул ладонь, но, заметив, что я отдёрнулась, сжал пальцы.
– Я не хотел так. Ты знаешь это, – тихо проговорил Эриман и потер подбородок. – Я защитить тебя пытался. Не видел другого выхода. Ты знаешь, что случается с тёмными, когда их раскрывают власти? Знаешь, что Нимеридис тоже была одной из нас? Что с ней случилось…
– Нимеридис домой уехала, – проговорила я, замечая, как голос начинает дрожать, а согласные – двоиться.
Неужели он что-то знает?! А вдруг, и со мной сейчас так же поступит?! Кто озаботится исчезновением абитуриентки, что экзамены завалила? Даже Викс носа не подточит…
– Доказать обратное не могу, но… – он шагнул ещё ближе. – Ты слышала, что в течение нескольких лет в Академии пропало больше двадцати магов? И все они были тёмными, я уверен.
Я мотнула головой. Тело будто окаменело. Я не знала, кому и во что верить. И могу ли доверять ему сейчас.
– Я смогла бы защитить себя. Смогла бы быть незаметной. И лекарем тоже сумела бы стать.
– Ка-а-ак? – воскликнул Эриман и вскинул руки. – Посмотри! Ты сейчас больше похожа на тёмную тучу с молниями, чем на светлого лекаря. Иди ко мне, малыш. Давай спокойно поговорим, не нужно этого, – он окинул взглядом мои почерневшие руки и плечи. – Легко оступиться – тяжелее признать, что шагнул в пропасть. Арлинда, ты очень важна для меня, – ласково проговорил он и попытался обнять.
– Я сумела бы, – посмотрела на него исподлобья. – Я научилась бы инвертировать потоки. Или вообще не использовала бы их. Разве зря говорят, что дар – это только половина успеха? Вторая половина – это усердие. Я умею работать над собой.
– И сумеешь! Я даже не сомневаюсь, – он стиснул мои потемневшие плечи, что почти захватила тёмная сущность. – Мы наладим твой поток. Я научу тебя всему, что знаю, и ты поступишь в следующем году! Да разве это преграда? Главное, чтобы сейчас ты не выдала себя и… тебя не забрали. – Эриман притянул меня к себе и заговорил слабо и глухо: – Да, я эгоист. Отчасти. Я не мог потерять тебя сейчас. Не. Мог.
Мои потемневшие руки прошли сквозь его тело, а зеленые змеи вонзились в широкую грудь и упоительно потянули жизненные силы профессора. Эриман стал оседать, а затем и вовсе упал на колени, уронив голову на грудь. Веки закрылись, пушистые ресницы задрожали, чёрные волосы, будто лоскуты ткани, рухнули на лицо.
– Мне нечего терять в своей жизни, – тихо пробормотал он и тяжело приподнял голову. Глаза помутнели, а щёки приобрели серо-зеленый оттенок. – Кроме тебя.
Я предусмотрительно отошла на пару шагов. Тонкие зелёные нити натянулись и оборвались, слившись с воздухом.
– Прости, – прошептала я. – Нечаянно тебя ослабила. Не хотела ведь. Тёмная сущность любит жизненную силу цеплять без моего согласия.
Эриман дышал тяжело и не вставал.
– Мне лучше так, чем ты будешь вечно меня ненавидеть, – горько произнёс он.
– Я умереть хочу сейчас, – прошептала я. – Лишь бы не было больно. Больно от крушения надежд. Больно от того, что тебя мучаю. И ещё больнее потому, что иначе не могу. Я хочу просто быть, как все. А ты не дал мне…
Эриман приподнялся, едва удержал равновесие и, ухватившись за столешницу, выровнялся.
– Прости меня… – тихо сказал он. Глянул на меня и неожиданно закричал: – Прости, Арли! Мне самому себя убить хочется, – зацепил пальцами подставку со стола и швырнул её в стену. Перья и наконечники рассыпались с треском и упали на пол. – Ненавижу себя за это. Думал, искал выход и надеялся, что ты справишься. Но когда чернота разрослась так, что не заметили только очкастые члены комиссии, я понял, что тянуть нельзя. Будто ножом себя резал, когда наложил вето, а потом не смог усидеть. За тобой побежал. Уволят теперь за произвол, – он глянул на меня воспалёнными глазами. – Плевать! Мне нужно было знать, что с тобой всё в порядке.
Я неловко подалась навстречу. Чернота почти сползла с ладоней и теперь дрожала только на кончиках пальцев. Осторожно обняла профессора, пытаясь удержать его тяжёлое тело. Мне хотелось верить ему. И я верила.
– Ты отравила меня, и я теперь навек болен тобой, – он стиснул моё плечо. Показалось, что я гляжу не в его глаза, а в зеркало – такие они были глянцевые и блестящие. – Глупо это всё и слишком быстро. Так стремительно, что я едва стою на ногах. Но неважно, что будет со мной, я только тебя спасти пытался. Очень боюсь, Лин. До ужаса боюсь тебя потерять. Стоит подумать, что ты исчезнешь, как Ними – сердце перестаёт биться. Гляну на Викса, и тошно становится, что изменить ничего не могу. Я не знаю, кто это делает. Два года с Адонисом ищем, и нет результата. Не месяца, года! Мы скрывали всех тёмных, кого могли отследить, покровительствовали, помогали переводить поток в нужное русло, но потом они всё равно исчезали. Будто пепел на ветру. Один рывок – и нет никого. Я согласен спать на коврике у твоей двери, но только бы знать, что ты будешь цела и невредима.
Эриман договорил и медленно осел на пол возле стола, потянув меня за собой. Прислонился спиной к деревянной поверхности и откинул голову назад. Сквозь прикрытые ресницы блестели слёзы: редкие, но такие… важные для меня.
Я придвинулась до неприличия близко и осторожно коснулась его ресниц, собирая слёзы. Крепко сжала его ладонь в своей, пытаясь передать силу, которой я его лишила. Чувствовала, что вот-вот заплачу вместе с ним и всё крепче сжимала пальцы, проминая кожу. Его запах изменился: в горький аромат пепла вмешалась пронзительная, колючая свежесть северных ветров. Родных ветров, что несут заморозки и метели.
Я вспомнила дом. Холодные вечера, падающие листья, цветущие яблони, сосульки на крышах… Интересно, видел ли Эриман настоящий волчий сезон? Со снегом и безумной пургой… Тот, что приходит в Мелику после того, как листья опадут и сгниют. Тот, что заметает крыши домов, почти сравнивая из с землёй и превращает дороги в непролазные завалы. Сезон, когда азитов не хватает, чтобы обогреть жилище и приходится спать под двумя пуховыми одеялами?!
