Фурбис приходил к Паскуалю редко. Он иногда встречался с Марго, но еще ни разу не бывал в ее обществе. Можно вообразить себе, какое она произвела на него впечатление, когда приблизилась к ним, такая гордая и изящная!
— Вот моя жена, — сказал Паскуаль, просияв и встрепенувшись при появлении Марго.
Он сделал несколько шагов ей навстречу. Фурбис остановился и быстрым взглядом окинул ее костюм.
— Фурбис, торговец лошадьми, — сказал Паскуаль жене.
Торговец низко поклонился.
— Если вам нужно переговорить о чем-нибудь с моим мужем, господин Фурбис, так прошу отужинать с нами.
Приглашение было сделано таким мелодичным голосом, а сама она была так хороша, что Фурбис как зачарованный едва смог ответить, что переговорить о деле ему нужно с Мулине.
— Все равно. Моей жене пришла прекрасная мысль, — молвил Паскуаль. — Отужинайте с нами, а Мулине вы еще успеете повидать.
Фурбис согласился, и они пошли на ферму.
Ужин был накрыт в обеденной зале, что было несколько не в деревенских обычаях. Путешествие с Паскуалем в Марсель пробудило в Марго любовь к роскоши и комфорту. С тех пор как она сделалась полноправной хозяйкой в доме, внутреннее убранство комнат было так изменено, что теперь дом их лишь условно назывался фермой.
При виде изящной люстры, спускавшейся над столом, покрытым белоснежной скатертью с разложенными на ней серебряными приборами, и двух резных буфетов черного дерева, которые больше полустолетия украшали ферму в Новом Бастиде, Фурбис вообразил себя в замке, а грациозная Марго с успехом довершала эту иллюзию.
— Вы женаты, господин Фурбис? — спросила она его за ужином.
— Да, сударыня.
— У вас, наверное, есть и дети?
— Да, двое.
Ей приходилось вытягивать из него каждое слово. В торговце упорно боролись два совершенно противоположных чувства. С одной стороны, он сравнивал свою жену, простую необразованную женщину, свой дом, жалкую крестьянскую избу, и свое хозяйство, которое едва могло прокормить его семью, с хозяйством, домом и женой Паскуаля — и в этом случае он завидовал ему. Но, когда он сравнивал свое железное здоровье, волчий аппетит и геркулесову силу с хилым здоровьем Паскуаля, он сознавал, что жаловаться ему, в сущности, не на что. Желания свои он резюмировал тогда следующим образом: «Недурно бы мне иметь то и другое вместе!»
А Марго в это время внимательно рассматривала его, и глаза их встречались уже не раз.
Фурбис ушел после ужина. Мулине, поджидавший у дверей столовой, предложил проводить его, чтобы поговорить о деле, ради которого торговец явился на ферму.
— Любишь ли ты меня, мой ангел? — спросил Паскуаль жену, когда они остались одни. — Ты так печальна сегодня.
Этот вопрос прервал нить размышлений, предметом которых был Фурбис. Марго поглядела на своего мужа.
— Люблю ли я тебя? — повторила она. — Разве ты не знаешь этого?
Он встал со своего места и опустился перед ней на колени.
— Встань, Паскуаль, могут войти.
— Ну поцелуй.
— Нет, не здесь.
— Только раз, прошу тебя.
Она порывисто, нетерпеливо обвила его руками и, глядя на него сверкающим взором, сказала почти гневно:
— Я желаю, чтобы ты шел спать.
Он с усилием поднялся на ноги.
— Почему ты говоришь мне это? — грустно спросил он. — Подобные слова я слышу от тебя впервые.
— Потому что ты слишком слаб, как я вижу.
— Я-то слаб? Полно! Да я силен, так же силен, как Фурбис, — прибавил он с улыбкой.
— О! Не ошибаешься ли ты? — произнесла Марго, глядя на него.
Она отворила дверь, позвала служанку и, отдав ей приказания, вышла из столовой, чтобы подняться к себе в комнату. Там, одна, перед зеркалом, которое отражало ее прелестный образ, Марго задумчиво произнесла:
— Этот Фурбис положительно мне нравится.
Глава VI
Покинув ферму, Фурбис отправился домой. Он жил в небольшой деревеньке Фонбланш по соседству с Гордом.
В Фонбланше было около десятка домов, если только можно так назвать жалкие крестьянские лачуги, одну из которых, где жила известная читателю Вальбро, мы уже описали.
Такой же лачугой владел и Фурбис; она была построена на земле, принадлежащей замку, сожженному крестьянами во время бунта. Толстые стены этого мрачного дома почернели от времени. Окна были разного размера: в нижнем этаже — четырехугольные, а в верхнем — круглое. Над воротами красовалась огромная вывеска:
«Фурбис, торговец лошадьми».
Позади дома находились конюшни, за которыми деревянным забором был отгорожен большой луг, куда выпускали днем лошадей.
Занятия Фурбиса состояли преимущественно в том, что он принимал на комиссию чужих лошадей, мулов и ослов и сбывал их местным землевладельцам, получая за это процент с вырученной суммы. В Апте, Авиньоне и Карпантре бывают торги по несколько раз в месяц. В эти-то города Фурбис и отводил обыкновенно своих лошадей, а там продавал их или выменивал.
Из-за нехватки денег он не мог настолько расширить свою деятельность, чтобы вести куплю-продажу совершенно самостоятельно, на собственные средства, — это и составляло предмет его грустных дум.
Однако дело его было все-таки довольно выгодным и могло бы обеспечить его жену и двоих детей, если бы он несколько разумнее относился к нему. К несчастью, он имел страсть к игре и любил выпить. В торговые дни он обыкновенно не возвращался домой, а если и приходил, то полупьяный и с карманами, значительно облегченными в неудачной игре с другими торговцами, более сдержанными и ловкими, чем он.
Не такого мужа заслуживала его жена. Это было создание небольшого роста, слабого здоровья, но полное самой преданной, искренней любви и довольно красивое собой. Никто из соседей не слыхал, чтобы она жаловалась когда-нибудь на свою судьбу, зато про нее говаривали нередко: «Каково должно быть терпение у Бригитты Фурбис, чтобы выносить такого мужа!»
Действительно, она его любила. Но пять лет замужества не принесли ей ничего, кроме огорчений. Ее небольшое приданое было растрачено. Чтобы прокормить себя и детей, ей нередко приходилось вытаскивать по ночам деньги из карманов спавшего мужа, притом с большой осторожностью и понемногу, чтобы на следующее утро он не заметил их внезапной убыли. Только благодаря ограничениям во всем и строгой экономии у нее была возможность одеваться прилично и поддерживать существование двух малюток, которых она родила от этого бесшабашного человека. Грустно и одиноко проходила ее молодость, красота ее таяла с каждым днем под влиянием постоянных огорчений и слез. А муж ее разгуливал в это время по ярмаркам и базарам, изысканно одетый, ибо никогда не носил другого платья и белья, кроме того, что заказывал в Авиньоне. С кольцами на пальцах, с булавкой в галстуке, он был героем всех деревенских праздников, ухаживал за всякой хорошенькой девушкой и не останавливался ни перед чьим семейным счастьем и покоем.
