— Это ты, мой милый, — говорила она, прижимаясь к его груди.
— Наш поступок далеко не безупречен, — грустно ответил он, — но мы не виноваты в этом. Вся ответственность падает на тех, кто не желал соединить нас. Впрочем, если у тебя появится хоть малейшее сожаление о настоящей минуте, вернись к родителям, я не удерживаю тебя.
— Я люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.
Паскуаль быстро повел ее прочь от дома. Пройдя сто шагов, они встретили Вальбро. Жестом старуха указала им на повозку, в которую были запряжены две лошади. Рядом стоял неизвестный человек. Влюбленные тотчас уселись в эту неудобную повозку. Паскуаль взял вожжи, отдал деньги Вальбро, потянул возжи, и лошади побежали по дороге, не производя ни малейшего шума, — предупредительный возничий обернул их копыта тряпками.
— В добрый путь, — попрощалась с ними Вальбро.
Затем, обернувшись к своему спутнику, она передала половину полученных денег.
— Спасибо, старая, — сказал он. — А дорого бы я дал, — прибавил он, смеясь, — если бы мне удалось подцепить эту красотку.
— Эта дичь не для тебя, Фурбис.
— Вот как! Неужто не для меня?! — воскликнул неизвестный, которого Вальбро назвала Фурбисом.
Между тем повозка катилась по направлению к Авиньону. На ферме все спали, и только на другой день, в восемь часов утра, Риваро и его жена узнали из письма дочери о постигшем их ужасном несчастье.
— Презренная! — вскрикнул Риваро. — Разве она мало нас мучила? Она пишет, что должна была принести нам это последнее бесчестье.
— Этот Паскуаль вскружил ей голову, — сказала госпожа Риваро.
Фермер отрицательно покачал головой:
— Нет-нет, скорее она вскружила голову несчастному безумцу. Однако я это предвидел. Она отомстила нам за него, кто же отомстит ей за нас?
— Бог, — торжественно ответила госпожа Риваро и горячо обняла мужа, на глазах которого блестели слезы.
— Я не сделаю ни шагу для розыска беглецов — дочь наша умерла.
Это было последним словом фермера по поводу побега дочери. Ни он, ни жена его не упоминали больше о несчастье. Печальная история осталась в тайне. Только Мулине и трое его товарищей знали о ней, но они были настолько тактичны, что не разглашали тайну хозяев. В Горде не обратили внимания на внезапное исчезновение Марго. Если же кто и спрашивал о ней, то получал ответ, что она уехала. Честь дома Риваро осталась незапятнанной. Но рана, нанесенная этим бедным людям, была глубока.
Пятнадцать дней они не получали никаких вестей о беглянке. Все это время они старались казаться спокойными, чтобы не тревожить друг друга, и словно нечувствительными к своему горю. Но едва каждый из них оставался наедине с собой, то обливался горькими слезами.
В первых числах января Риваро получили письмо от Марго. Оно было написано из Тулона.
«Мы вернемся, — писала она, — если вы согласитесь на нашу свадьбу».
Риваро ответил дочери:
«Я согласен. Приезжайте».
Они вернулись домой после непродолжительного бегства, во время которого так и не сумели полностью насладиться счастьем: Марго постоянно боялась погони, Паскуаль сожалел, что вместо идеально-честной супружеской жизни ему пришлось начинать ее с побега. Из Авиньона они отправились в Марсель, из Марселя в Тулон. Здесь, обходя крепость, они встретили преступника. Их обоих удивило его спокойное и благородное выражение лица.
— Что он сделал? — спросила Марго у сопровождавшего мужчину конвойного.
— Он убил свою дочь, которая бежала с молодым человеком.
При этих словах Марго задрожала, охваченная внезапным холодом. Паскуаль едва смог успокоить ее. В тот же день она написала отцу письмо со словами примирения.
Марго вернулась на ферму ровно через семнадцать дней после своего неожиданного отъезда. Мулине отправился встречать ее в Авиньон, Паскуаль же проехал прямо в Горд. Таким образом, односельчане могли подумать, что Марго ездила гостить к своим родственникам.
Ее ни разу не упрекнули, не сказали ни одного строгого слова, не сделали даже намека на случившееся. Риваро казался вполне бесстрастным, жена старалась подражать ему.
На другой день фермер позвал к себе Паскуаля.
— Приданое Марго готово, — сказал он. — Что касается ее самой, она уже принадлежит вам. Когда свадьба?
— Назначьте сами, — покорно ответил Паскуаль.
— Вы согласны венчаться через месяц? Таким образом, мы соблюдем все приличия. Ведь надо же позаботиться и о чести семьи, в которую вы войдете.
— Вы отец. Если, по вашему мнению, необходимо отложить свадьбу на месяц, я согласен.
— Я надеюсь, что до того времени дочь моя и вы поостережетесь позорить мое имя, — прибавил Риваро.
— Господин Риваро! — вскрикнул Паскуаль с глазами, полными слез. — Я не заслуживаю подобных упреков!
— Я нисколько не упрекаю вас, — холодно ответил фермер. — Вы хотели жениться на моей дочери против моего желания. Вы похитили ее. Вы предложили мне заочные условия, которые я принимаю без возражений. Но нельзя допустить, чтобы, приходя ко мне в дом, вы имели неосторожность забыть, что дочь моя не сделалась еще вашей женой.
Паскуаль судорожно закрыл руками лицо. Его честную и благородную натуру глубоко оскорбляли эти слова. Он мог упрекать себя только в одном — что не устоял перед ослепительной красотой Марго.
Наконец, пришел день свадьбы. Глядя на общую радость, царившую на ферме, никак нельзя было догадаться, что семейному празднику предшествовала столь ужасная драма.
В то время как родственники и знакомые хозяина, приглашенные им на это блистательное торжество, пировали в самой большой зале, какая была на ферме, в кухне собрались за общим столом все гордские нищие, между ними находилась и Вальбро. Риваро и жена его, хотя их и мучило зловещее предчувствие, не выдали себя ни одним движением. Окружающие заметили только, что фермер был очень бледен, но на лице его постоянно играла улыбка.
Когда Паскуаль и Марго стали собираться домой, он проводил их до ворот фермы. Жена последовала за ним. Теперь они оказались наедине, вдали от пирующих гостей.
— Отец, — сказал Паскуаль растроганным голосом, — я увожу вашу дочь и постараюсь сделать ее счастливой, и если вам что-то в ней не нравится, клянусь, я приложу все усилия, чтобы сделать ее достойной вас.
Риваро молчал, жена его плакала.
— Отец, — повторил Паскуаль, — неужели вы откажете вашим детям в благословении?
Взяв за руку Марго, он опустился на колени перед ним.
Госпожа Риваро с беспокойством и мольбой глядела на мужа. Она не произнесла ни слова, но во взгляде ее можно было прочесть: «Будь милосерден к ним и прости». Риваро уступил. Он поднял руку, но в ту минуту, когда слово прощения готово было сорваться с языка, он зашатался, схватился рукой за лоб, с усилием вздохнул и тяжело опустился на землю, неподвижный, с полуоткрытыми глазами, с судорожно искаженной физиономией.
