— О да! Он очень красив, — согласилась Барбара, — а кроме того, добр, снисходителен и благороден; все относятся к нему с уважением. Скажу больше: он любим всеми, кто его знает. Знаете, — прибавила она, — весь Ист-Линн удивляется, как первая жена могла его покинуть, как она могла полюбить другого человека…
Леди Изабелла вздрогнула.
— Вы слышите стук колес? — вдруг воскликнула Бapбapa. — Это он… я не ошибаюсь, это его экипаж остановился у крыльца.
Как описать то, что почувствовала при этих словах несчастная женщина? Изабелла слышала, как входил Карлайль; она узнала звук его шагов; она снова увидела его перед собой, и наконец… О! Как выразить эту сцену и это горе! Ее глаза на минуту сомкнулись, чтобы не видеть нежного поцелуя, который Арчибальд запечатлел на устах ее соперницы.
Карлайль так торопился подойти к жене и ребенку, что, казалось, не заметил присутствия гувернантки. Барбара поспешила загладить эту забывчивость и тотчас представила мужу миссис Вин. Карлайль повернулся к ней с просьбой извинить его. Взгляд его на минуту задержался на Изабелле с удивлением и любопытством; потом он сделал шаг вперед и дружески протянул ей руку, приветствуя ее самыми сердечными словами. Леди Изабелла невольно привстала ему навстречу, но она с трудом держалась на ногах, дрожала и боялась быть узнанной. Тем не менее она взяла протянутую руку, ту самую руку, которая когда-то так крепко сжимала ее собственную; она тихо, почтительно пожала ее и, подавленная волнением, медленно опустилась в кресло.
Карлайль не мог не заметить болезненного вида и необыкновенной бледности их новой гувернантки. Он задал ей несколько вопросов о состоянии ее здоровья, спросил также, не слишком ли утомилась она во время путешествия.
Леди Изабелла ограничивалась самыми короткими ответами, стараясь скрыть свое волнение и избегая его взгляда. Между тем ребенок на коленях Барбары издавал оглушительные крики.
— Послушай-ка, дружище, — обратился к нему Карлайль, — кажется, тебе давно пора отправляться в постельку?
Ребенок, как бы поняв эти слова, спрятал свою белокурую головку на груди матери, затем снова приподнял ее и устремил веселый взгляд на отца. Карлайль взял его на руки, а затем посмотрел на леди Изабеллу, безмолвную свидетельницу этой радостной семейной сцены, и произнес:
— Не правда ли, прелестный ребенок, миссис Вин?
— Да, премилый, — ответила Изабелла. — Как его зовут?
— Артур.
— Артур Арчибальд, — поспешила прибавить Барбара. — Видите ли, миссис Вин, мне очень хотелось назвать его Арчибальдом, но, к сожалению, другой ребенок уже носит это имя.
Тут явилась Уилсон, чтобы отнести ребенка в детскую. Она еще раз устремила пристальный взгляд на леди Изабеллу, взяла ребенка из рук Карлайля и вышла, обернувшись еще несколько раз. После ее ухода Изабелла встала, чтобы в свою очередь удалиться. Барбара дружески пожала ее руку, а Карлайль пожелал ей доброго вечера и проводил до двери.
— Не правда ли, презабавная особа? — сказала Барбара, оставшись наедине со своим мужем. — Я никак не могу объяснить себе, зачем она носит эти ужасные зеленые очки. Они придают ей такой смешной вид.
— Странно, — прошептал Карлайль, задумавшись и как бы говоря с самим собой. — Странно, — повторил он. — В чертах ее лица есть что-то такое, что мне напоминает…
— Что напоминает? — спросила Барбара.
Он вдруг замолчал, и горькая усмешка мелькнула на его губах.
— О! Ничего, ничего! Это странная, невероятная мысль, Барбара. Мне нужно поговорить с тобой о многом другом.
Глава III
Тревога матери
На следующий день рано утром леди Изабелла уже стояла в дверях своей комнаты, прислушиваясь, не идет ли кто. Она не хотела ни с кем столкнуться. Еще вчера она заметила, как внимательно Карлайль посмотрел на нее. Он был для нее теперь так недосягаемо высок, она так истинно любила его — мужа другой! Итак, она должна была всеми силами избегать встреч с ним.
В ту минуту, как она стояла на пороге своей спальни, из комнаты напротив вдруг выбежал верхом на щетке прелестный мальчуган с красивым и смелым лицом, веселый и резвый, каким только может быть ребенок в пять лет. Это был ее собственный сын, ее маленький Арчибальд. Она узнала его по сходству с Карлайлем, но прежде всего по учащенному биению своего сердца. Не отдавая себе отчета в собственном поступке, увлекаемая материнским чувством, она устремилась навстречу ребенку, остановила его, подняла на руки, крепко прижала к своей груди и, задыхаясь от радости, унесла в свою спальню.
— Ты не должен бояться меня, дружок, — прошептала она, заметив испуг на лице ребенка, — я вовсе не злая, нет! Я очень люблю маленьких мальчиков!..
Несчастная мать со слезами на глазах принялась покрывать его поцелуями. В это время в комнату вошла Уилсон, остановившись при виде столь странной сцены. Леди Изабелла поспешила выпрямиться; она поняла, каким непонятным должно казаться ее поведение.
— Видите ли, — проговорила она, как бы оправдываясь, — я очень люблю маленьких детей, а этот мальчик, — прибавила она, зарыдав, — напомнил мне моего собственного ребенка, которого я похоронила. Вы, конечно, понимаете это чувство?
Уилсон из вежливости кивнула, но в глубине души осталась убежденной в том, что новая гувернантка слегка тронулась рассудком. Обменявшись с ней несколькими фразами, Уилсон обратилась к маленькому Арчибальду, который не без любопытства смотрел на зеленые очки леди Изабеллы.
— Зачем ты убежал, негодный мальчишка? — строго прикрикнула на него Уилсон. — Зачем ты унес щетку? Ведь я запретила тебе ее брать; подожди, вот я скажу твоей маме.
С этими словами Уилсон довольно резко встряхнула его, крепко схватив за руки.
— О, прошу вас, — взмолилась Изабелла, — не делайте ему больно.
— Больно? — повторила служанка. — О! Вы его еще не знаете! Это настоящий маленький проказник!..
Уилсон вскоре увела мальчика из комнаты, оставив Изабеллу наедине с ее горем, с ее тоской и бешенством, которые она теперь испытывала при одной мысли, что не может выпроводить эту служанку со словами: «Этот ребенок мой, не смей бить его!..»
Она спустилась в свою приемную. Завтрак был уже готов, и в комнате вместе с Джойс находились и двое других детей леди Изабеллы. Заметив гувернантку, Джойс тотчас вышла.
Люси, старшая из детей, была очень милой и грациозной восьмилетней девочкой, а Уильям — худеньким мальчиком с болезненным цветом лица. Оба они поразительно походили на свою мать, по крайней мере на ту, какой она была прежде: у обоих были такие же нежные черты лица и задумчивые выразительные глаза. Изабелла хотела поцеловать их, но не посмела этого сделать из боязни выдать себя; она заставила свое сердце замолчать. Между тем Люси не сводила с нее глаз, а Уильям, менее пугливый и застенчивый, чем его сестра, обратился к ней с вопросом:
