— Но ведь тебе же не запрещали говорить, заметила Аннета, тебе не затыкали рта, после того как увели из замка, и я не понимаю, с чего это тебе так жизнь могла опостылеть… уж не говоря о том, что у тебя все-таки оставалась надежда увидаться со мною!
Людовико улыбнулся; Эмилия спросила, с какою же целью эти люди похитили его?
— Скоро все это я разъяснил себе, сударыня, — продолжал Людовико. — То были пираты, которые в продолжение многих лет прятали свою добычу в подземельях замка; последний, находясь на берегу моря, представлял для них удобный тайник. Чтобы избежать ареста и тюрьмы, они старались распространять слухи, будто в замке водятся духи, и, отыскав потайной ход в северную анфиладу покоев, которая стояла запертой с самой кончины ее сиятельства маркизы, им это удавалось без труда. Экономка и ее муж, единственные обитатели замка в продолжение многих лет, были так напуганы странными шумами, слышанными по ночам, что не ужились там. Скоро распространили слух, что в замке шалят духи; в окрестностях этому поверили тем легче, мне кажется, что маркиза скончалась, будто бы, какою-то странною смертью и ее супруг дал себе слово никогда не возвращаться в замок.
— Но почему же, — спросила Эмилия, — эти пираты не удовольствовались пещерой? Зачем им понадобилось складывать свою добычу в самом замке?
— Пещера, сударыня, была доступна всем и каждому, возразил Людовико, и сокровища их недолго остались бы там в целости; но в подземельях они могли лежать сколько угодно времени, пока держался слух, что в здании водится нечистая сила. Таким образом оказывалось, что разбойники по ночам привозили добычу, награбленную в море, и держали ее там, пока не являлся случай распорядиться ею по усмотрению. Пираты эти поддерживали сношения с испанскими контрабандистами и бандитами из диких областей Пиренейских гор и занимались разного рода таинственными оборотами. И вот с этими отчаянными головорезами я и должен был жить, пока не явился граф. Никогда не забуду, что я почувствовал, когда узнал, что он в форте. Я почти не сомневался, что ему суждено погибнуть. Но я знал, что если я покажусь ему, то разбойники узнают, кто он такой, и, вероятно, всех нас перережут, боясь, чтобы не открыли их убежища в замке. Поэтому я не показывался на глаза графу, а сам зорко наблюдал злодеев и решил, что если только они причинят какой-нибудь вред графу, или его семейству, то я сейчас же покажусь и буду драться, защищая их жизнь. Тут мне довелось подслушать, что некоторые из них строили дьявольский план с целью ограбить и перерезать всю партию; тогда я умудрился войти в сношения с одним из графских слуг, рассказал ему, что замышляют злодеи, и мы стали совещаться, что делать. Между тем, его сиятельство, встревоженный отсутствием графини Бланш, спросил, где она, и, не получив от разбойников удовлетворительного ответа, пришел в бешенство, а также и шевалье Сент Фуа. Тогда мы решили, что пора разоблачить замысел злоумышленников. Я ворвался в комнату, где сидел граф, крича: — «Измена, ваше сиятельство! Защищайтесь!» — Граф и шевалье выхватили оружие и завязался бой. В конце концов мы одержали верх, как вам уже известно, сударыня, из письма графа.
— Удивительное приключение! — проговорила Эмилия, — и нельзя не похвалить вас, Людовико, за вашу осторожность и смышленность. Но некоторые обстоятельства относительно северных апартаментов все еще смущают меня; впрочем, может быть, вы сумеете объяснить их. Не слыхали ли вы от бандитов чего-нибудь особенного про эти покои?
— Ничего не слыхал, сударыня, — отвечал Людовико, — а только один раз они при мне потешались над легковерием старухи-домоправительницы, которые однажды чуть-чуть было не поймала одного из пиратов; это случилось вскоре после того, как граф приехал в замок, говорил он и хохотал от души, рассказывая про шутку, которую сыграл с этой экономкой.
Эмилия вспыхнула ярким румянцем и просила Людовико объясниться.
— Ну, вот, сударыня, один из ребят забрался ночью в спальню… Вдруг слышит, кто-то идет туда из смежной комнаты; он не успел поднять ковровую обивку и шмыгнуть в потайную дверь. Что тут делать? Он спрятался в постель по близости и лежал там, перепуганный…
— Это когда вы там были, барышня, — прервала его Аннета. — Да, наверное, он в ту пору изрядно-таки перетрусил, разбойник-то! Вдруг к постели подходит экономка и с ней еще какая-то особа. А он, думая, что они собираются поднять покров, сообразил, что единственное средство избегнуть ареста — это напугать их до полусмерти. Он и давай колыхать покров, но и это не помогало… Наконец, он взял, да и высунул голову из — под одеяла. Тогда обе барыни живо дали тягу! рассказывал он, точно самого черта увидали, а он потом благополучно выбрался оттуда.
Эмилия не могла удержаться от улыбки, услыхав про эту хитрую уловку, когда-то нагнавшую на нее такой суеверный страх; теперь она удивлялась, как она могла допустить в себе подобную тревогу, но известно, что кто раз поддастся суеверной слабости, на того потом действует всякий вздор. Несмотря на эти размышления, она все-таки с каким-то трепетом вспоминала таинственную музыку, слышанную ею в полночь у замка Ле-Блан, и спросила Людовико, может ли он как-нибудь объяснить это странное явление.
Тот отвечал отрицательно.
— Одно я знаю, сударыня, что пираты тут ни при чем; я сам слышал, как они глумились над этой музыкой и говорили, что, видимо, сам черт с ними столкнулся.
— Да, уж я готова поручиться, что тут действовала нечистая сила, — молвила Аннета, и лицо ее прояснилось; — с самого начала я была уверена, что это нечистый хозяйничает в северных покоях, и теперь сами видите, сударыня, я-таки осталась права!
— Ну, тебя не переспоришь, — улыбнулась Эмилия. — Но я удивляюсь, Людовико, что эти пираты продолжали действовать по-прежнему и после приезда графа; ведь они могли ожидать неизбежного ареста и заключения в тюрьму.
— Я имею основание думать, сударыня, — отвечал Людовико, что они давно уже решили не держать свои сокровища в подземелье и желали удалить их оттуда как можно скорее. Они уже начали перетаскивать свое добро вскоре после приезда графа. Но так как им приходилось посвящать на это всего несколько часов по ночам, да в то же время приводить в исполнение и другие замысли, то подвалы и наполовину не были опустошены в ту пору, как они захватили меня. Они очень гордятся возможностью поддерживать суеверные слухи про эти покои и старательно оставляли там все на местах, чтобы еще лучше надувать публику. Часто под веселую руку они хохотали над смущением и ужасом всех обитателей замка по поводу моего исчезновения; они нарочно увезли меня в такую даль, чтобы я как-нибудь не выдал их тайны. С этих пор они смотрели на замок, как на свою собственность, но из разговора некоторых их товарищей я узнал, что однажды они чуть не попались. Отправившись ночью в северные покои, чтобы поднять тот шум, который так пугал слуг, и уже собираясь отпереть потайную дверь, они услыхали голос в спальне. Граф потом говорил мне, что он с сыном находился в то время в этом покое и они слышали какие-то странные стоны; оказывается, их издавали эти ребята, все с той же целью — навести страх и ужас; его сиятельство сознавался, что ощутил тогда не одно удивление, а более жуткое чувство. Но так как необходимо было для спокойствия всего семейства не поднимать из-за этого тревоги, то он и сам молчал об этом и сыну наказал молчать.
