Наверно, я слабохарактерный и лишённый собственной воли, хотя никогда раньше не допускал таких мыслей, но отказать ей
— самое тяжкое из преступлений, наказанием за которое будет смертная казнь в тяжёлых муках совести.
Идиот.
— Обещай мне, что не станешь использовать находящиеся в дневнике знания против живых существ. Обещай мне, Давина.
Её бледное лицо озарилось искренней, по-детски наивной радостью, от одного вида которой мне захотелось улыбаться и сделать ещё что-нибудь такое, чтобы она ещё раз посмотрела на меня вот так: с немым восторгом, практически обожанием и безграничной благодарностью. Как будто я ей не книгу почитать разрешил, а как минимум спас весь её род от неминуемой гибели.
Но вместо ожидаемого «обещаю» она сказала нечто совершенно иное:
— Настолько не доверяешь мне, демон?
И в её светло-зелёных глазах заблестели ехидные смешинки, а правый уголок губ дёрнулся вверх в немного недоверчивой усмешке.
— Пытаюсь хоть что-то сделать правильно, ведьма, — со вздохом исправил её, со всей ответственностью понимая, что подобное тянет на измену… хотя бы потому, что дневники Первой Верховной ведьмы под запретом.
А у неё их уже два. И если об этом станет известно…
С другой стороны, я — Второй Правитель Эрийна, а она — моя ведьма. А Аяр… с ним я разберусь сам.
— И ты правда отдашь его мне? — Недоверчиво переспросила Давина, старательно душа в себе все проявления радости.
Интересно, просто не хотела показывать или боялась спугнуть свою удачу?
— Только если взамен ты расскажешь мне, что сделала Верховная. Догадываюсь, что это как-то связано со всеобщим помутнением рассудка у всех ведьм, но всё же хотелось бы услышать твою версию.
И Давина в ответ поджала губы и отвела взгляд, этими жестами говоря больше, чем могла бы передать словами.
— Да ничего страшного, Акар…
— Вот только врать мне не надо, — раздражённо попросил, складывая руки на груди.
Ненавижу, когда мне врут. Особенно те, к кому я уже отношусь иначе, чем ко всем остальным. Ненавижу, когда врут родители и сёстры, хоть они и делают это или из лучших побуждений, или смеха ради. Ненавижу, когда врёт Аяр, хотя он вообще не обязан передо мной отчитываться. Теперь вот, как оказалось, ненавижу ещё и ложь Давины. Тем более такую наглую и неправдоподобную!
— Мне книгу забрать? — Меланхолично поинтересовался у неё, когда наше молчание затянулось, а она так и не подняла на меня взгляд.
— Да говорю же тебе, ничего серьёзного, я сама разберусь.
Не знаю, почему меня так царапнуло это её «сама разберусь».
— Давина, — устало вздохнул я, и только поэтому она метнула на меня непонимающий взгляд, — это моя ошибка, разобраться тебе с ней самостоятельно я всё равно не дам. Так что лучше расскажи, что конкретно произошло, и мы с тобой разберёмся с этим.
В этот момент она посмотрела на меня так, будто только что впервые увидела. Чуть хмуро, очень внимательно, практически пристально, думая о чём-то своём, мне неведомом.
— Хорошо, — в конце концов осторожно кивнула она, набрала в грудь побольше воздуха и поведала: — Верховная сняла слепок моей ауры и отослала всем подвластным ей ведьмам, объявив меня врагом рода и приказав уничтожить любыми способами.
И, проговорив всё это, ведьма посмотрела на меня так, будто вот совершенно ничего не произошло. Ну, подумаешь, каждая ведьма сейчас мчится к ней, стремясь уничтожить. Что тут такого? Сущая мелочь!
— И ты мне не сказала? — Прищурился, грозно глядя в её наглое лицо.
— А что мне надо было сказать? — Выгнула она обе брови дугами, перехватила повыше сползающий дневник и невесело хмыкнула. — Акар, миленький, спаси, убивать идут?
— Да хоть бы и так, — совершенно не разделял я её отношения ко всему происходящему, — что теперь можно сделать?
Вспомнила ведьма и подчиняющее заклинание, которое Давина заставила с неё снять. Надо было убить гадину! Может, с Давины и слетело бы насланное на неё проклятье. А если нет, то я хотя бы точно это знал.
— Понятия не имею, — со вздохом призналась она, чуть качая головой.
Я обрадовался бы больше, скажи она что другое. Например, что точно знает, что в таких ситуациях делать. А так… А так, раньше Давины заслышав приближающиеся шаги, я не глядя бросил назад одним из парализующих заклинаний, так же молча отправил клич столичной страже, в молчании же мы слушали, как появившиеся воины утаскивают обездвиженных ведьм в порталы.
Мысль появилась неожиданно, но показалась такой правильной, что я даже не сомневался, когда создавал портал и предлагал Давине руку.
Она на неё посмотрела с неприкрытым сомнением, потом такого же взгляда удостоился и я сам.
— И что ты задумал? — Хмуро вопросила она, не спеша принимать предложение.
Можно было бы сказать ей, но, помня, как она заступилась за Верховную наверху, я отлично понимал, что не стоит этого делать.
— Веришь мне? — Криво улыбнулся ей, не опуская руки.
У неё были все основания сказать мне «нет». Я бы это понял и принял. Но вместо этого она закусила нижнюю губу, покачала головой, будто была поражена сама собой, и, уверенно вкладывая ладонь в мою руку, ответила:
— Ты спас мне жизнь, я не могу не верить тебе.
И в портал она шагнула первой, утаскивая и меня следом.
Двадцать девять
Давина.
Не люблю, когда за меня решают. Это одно из самых ужасных из всего, что в принципе может произойти: когда тебя даже не спрашивают, делают что-то, иногда даже не поставив в известность, а потом говорят, что «это для твоего же блага». Я не прошу вас лезть в мою жизнь, и о своём благе я позабочусь сама.
Я позволяла лишь одному живому существу делать то, что ей хочется, даже если это что-то касалось меня. Мамам вообще всё можно. Они нас растили, делали из нас тех, кем мы стали, не щадя при этом самих себя, делили с нами все моменты нашей жизни. Мамам вообще нужно памятники ставить при жизни.
Мама — единственная из существующих женщина, которой я могла позволить и простить всё. Да, иногда меня это раздражало, даже бесило, и хотелось кричать во всё горло, чтобы она прекратила меня опекать, потому что я уже большая девочка и сама могу разобраться со своей жизнью. Но именно понимание того, что это и её жизнь тоже, заставляло меня молчать и зачастую принимать всё её безумные идеи.
Возможно, кто-то скажет, что такое поведение неправильное. И тогда я просто укажу вам на дверь и скажу: «Выход там, всего недоброго».
Сидя сейчас на мягком диванчике, специально перенесённым Акаром в его кабинет, укрывшись тёплым пушистым пледом, медленно глотая горячий ягодный чай, я думала о том, что список Тех, Кому Всё Можно только что пополнился ещё одной личностью.
