Мои бойцы так замаскировались, что даже пилоты “грачей” (бомбардировщики СУ-25 — авт.} их не смогли увидеть.
Два дня, как и было приказано, мы корректировали огнь нашей дальнобойной артиллерии и авиации. Где не могла достать фронтовая артиллерия по нашему вызову, прилетали “вертушки” МИ-8 и “грачи”. Они бомбили объекты по переданным нами координатам, мы подсчитывали вражеские потери и передавали в штаб. В штабе все торжествовали. Как же, бойцы остались живы после такой боевой операции!
Двое суток мы лежали замаскировавшись, среди огромных валунов. Ночью могли себе позволить расслабиться, сходить в туалет и помечтать о доме, женах, детях и даже пересчитать на небе далекие звезды.
Дежурные наблюдатели в ночные бинокли следили за передвижениями душманов далеко внизу, в устье реки, и заносили наблюдения в специальный журнал. Накрывшись плащ-палаткой, я обрабатывал наблюдения своих бойцов и передавал в штаб новые координаты для бомбежек.
Ровно в 10 утра налетали “грачи”, бомбили указанные цели, и, если оставалось что-то живое в указанных квадратах, я вызывал по рации “вертушки”. Звено МИ-8 появлялось ровно через час, и реактивные “нурсы”, пущенные с аппарелей вертолетов, доделывали свое кровавое дело.
Но я-то понимал, что долго так продолжаться не может! “Духи” тоже поняли, что кто-то наводит на их замаскированные в скалах объекты русские самолеты. Кто? Спецназ или свои агенты? По потерям выходило, что где-то прячется советский спецназ.
Поисковые группы душманов пошли в разных направлениях, стараясь определить место залегания русского спецназа. И тут мой отряд нанес последний, решающий удар по замаскированным небольшим крепостям “духов” в ущелье Нижраб. За два дня наблюдений мы уже почти точно знали местоположение секретных объектов врага. Были объекты, которые бомбы не могли достать. Пять мелких горных крепостей душманы спрятали в расщелинах горных утесов, прикрывая дзотами подходы к ним.
Передав ночью координаты этих крепостей, я вызвал огонь “Градов”.
И снова земля задрожала на рассвете у на. с под ногами. Вал огня и дыма накрыл пять мелких, отлично замаскированных крепостей “духов”. Залпы “Градов” следовали один за другим. В воздух взлетали разорванные тела душманов, бревна блиндажей, остовы грузовиков. Звонко рвались в морозной тишине горного ущелья запасы боеприпасов в этих крепостях. Кровавое облако пыли повисло над затихшим в предсмертной агонии ущельем Нижраб.
Над нашими головами с визгом летели тысячи стальных осколков. Мои бойцы вжались в гранит сопки, затаив от страха дыхание. Но далекие артиллеристы били точно по заданным координатам. Как только дело касалось только советской войсковой операции, а не совместной, то наши артиллеристы умели точно бить по целям!
После тридцати минут кровавого хаоса мгновенно наступившая тишина больно ударила по перепонкам. “Духи” никак не могли поверить, что русский спецназ лежит у них прямо под боком, на простреливаемой высоте.
Приказ был выполнен, и два дня пребывания моего отряда на вражеской территории подошли к концу. Я вызвал шесть “вертушек” для эвакуации бойцов спецназа и два звена “грачей” для прикрытия эвакуации. Далекий гул винтов МИ-8 привлек внимание душманов, они объявили воздушную тревогу, и каковы же были их ужас и разочарование, когда они увидели дым сигнальных шашек, обозначающий наши координаты! Мы приготовились к посадке, а снайперы заняли огневые рубежи на флангах. Пулеметчиков я выдвинул в центр.
Когда мы дымовыми шашками отметили место расположения отряда, наступила томительная тишина: слышался только надрывный гул вертолетных моторов, которые выбрали для эвакуации отряда площадку ниже нас на 50 метров. Но какие это были метры! “Духи” открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Я корректировал по “Ромашке” посадку вертолетов, а подлетевшие “грачи” утюжили врага, не давая ему пойти в атаку.
Со всех сторон к сопке устремились пешие дозоры врага, а от реки на полном газу мчались пять БМП, битком набитые душманами.
Мои снайперы и пулеметчики прикрывали отход основной группы отряда в количестве 25 человек. Я последними ракетами указал “грачам” наступающие цели душманов и помчался сломя голову к последнему вертолету.
Командир должен уходить последним. Для меня это была аксиома, я должен, обязан был привезти матерям живых сыновей.
Сзади мою спину прикрывал мой верный ординарец сержант Витя Сычев, изредка поводя изрыгающим огонь автоматным дулом по наступающим “духам”. Страха уже не было, я видел, что отряд мой погрузился на вертолеты. Была гордость за своих бойцов, за вертолетчиков, за пилотов-штурмовиков.
Пробегая по маленькой бахче, я на ходу успел сорвать сочный арбуз и так вместе с арбузом и был подхвачен на борт последнего вертолета сильными руками сержантов Резенгауэра и Комарова.
Сержанта Сычева рубануло автоматной очередью прямо у борта “вертушки”. Эта очередь явно предназначалась мне, но Витек прикрыл меня в последнем броске.
Мы с Васей Селезневым втащили обмякшее тело друга в вертолет, и я махнул летчикам рукой. Последнее, что я увидел в окошко вертолета — это взлетевший на воздух от прямого попадания штурмовика вражеский БМП.
Когда мы подлетали к авиабазе в Баграме, я молил Бога, чтобы “духи” не сбили нас на подлете из ручного гранатомета. И Господь услышал мои молитвы!
Бойцы подхватили меня, вылезшего последним из вертолета с арбузом в руке, обняли, и так, молча, обнявшись, мы, 32 оставшихся в живых бойца, стояли на краю летного поля десять минут. Летчики тихо, отдав честь, обходили нас.
Три раненых моих бойца лежали на носилках и тихо, про себя, хлюпали носами — то ли от радости, то ли от горя. Отдельно, на плащ-палатке, лежал мой ординарец сержант Сычев, геройски погибший, спасая своего командира. Не сговариваясь, по моему взгляду, не обращая внимания на присутствие старших командиров и летчиков, мы вскинули автоматы к небу, и над летным полем авиабазы Баграма прогремел тройной салют над распростертым телом сержанта Виктора Сычева.
Свинцовый “груз-200” с прахом сержанта 1-й разведроты 781 отдельного разведывательного батальона 108-й мотострелковой дивизии Виктора Сычева покоится на его Родине — в Дмитровском районе Московской области.
В этом тяжелейшем боевом задании я потерял всего лишь одного бойца.
Наш комбат майор Николаев и начальник разведки дивизии стояли в стороне и наблюдали за нашим братанием. Они не хотели нарушать воинского братства бойцов спецназа, даже когда прогремел запрещенный на территории военной базы воинский похоронный салют.
Я подхватил свой арбуз и подошел к летчикам, без всяких слов обнял высокого майора, пропахшего порохом и соляркой, и вручил ему свой трофей. Летчик улыбнулся и молча принял у меня трофейный арбуз.
На следующий день с комбатом Николаевым я ездил в Кабул, где президент Афганистана Бабрак Кармаль вручил мне афганский орден Звезды. Но, как я и предполагал, 40 000 афгани мне не достались. Интересно, кто их получил?
