Кто владеет информацией?
Если мы не хотим, чтобы все богатства и власть концентрировались в руках немногочисленной элиты, нам необходимо регулировать владение данными. В древности самым ценным активом была земля, и политические силы сражались за контроль над ней; если в руках слишком маленького числа людей оказывалось слишком много земли, общество делилось на аристократов и простонародье. В новейшую эпоху машины и заводы стали более ценными, чем земля, и политическая борьба велась за контроль над этими жизненно важными средствами производства. Если слишком много машин оказывается в руках слишком маленького числа людей, общество делится на капиталистов и пролетариев. В XXI веке место земли и машин как главного актива займет информация и политики будут бороться за контроль над потоками данных. Если данные сконцентрируются в руках слишком маленького числа людей, человечество разделится на разные виды.
Гонка за данными уже началась, и в ней лидируют такие цифровые гиганты, как Google, Facebook, Baidu и Tencent. До сих пор многие из них придерживались бизнес-модели «торговли вниманием»
[77]. Они привлекают наше внимание, предоставляя бесплатную информацию, услуги и развлечения, а затем перепродают это внимание рекламодателям. И все же цифровые гиганты ставят перед собой гораздо более высокую цель, чем прежние торговцы вниманием. Их истинный бизнес вовсе не в продаже рекламы. Вызывая наш интерес, они получают возможность собрать о нас огромное количество информации, которая стоит больше, чем любые доходы от рекламы. Мы для них не клиенты – мы продукт.
В среднесрочной перспективе этот массив данных открывает дорогу к совсем иной бизнес-модели, причем ее первой жертвой станет сама рекламная индустрия. Новая модель основана на передаче власти от людей к алгоритмам, в том числе власти выбирать и покупать товары. После того как алгоритмы начнут выбирать и покупать вместо нас, традиционная рекламная индустрия обанкротится. Возьмем, к примеру, Google. Алгоритм Google стремится достичь такого положения, при котором мы будем спрашивать его обо всем и получать лучший в мире ответ. Что произойдет, если однажды у нас появится возможность спросить: «Привет, Google, какой автомобиль мне больше подойдет, если исходить из всего, что ты знаешь об автомобилях и обо мне (включая мои потребности, привычки, отношение к глобальному потеплению и мнение о ближневосточной политике)?» Если Google сумеет дать хороший ответ на этот вопрос и если на основе личного опыта мы привыкнем доверять мудрости алгоритма, а не собственным чувствам, которыми легко манипулировать, реклама автомобилей станет не нужна
[78].
В отдаленном будущем цифровые гиганты, объединив огромные массивы данных и огромные вычислительные мощности, смогут проникать в самые глубокие тайны жизни, а затем использовать это знание не только для того, чтобы делать за нас выбор и манипулировать нами, но и для переделки органической жизни и создания ее неорганических форм. В краткосрочной перспективе цифровые гиганты еще будут нуждаться в продаже рекламы, но уже сейчас они часто оценивают приложения, товары и компании исходя не из того, сколько денег они на этом заработали, а из того, как много данных сумели на этом собрать. Популярное приложение сегодня может не соответствовать бизнес-модели или даже быть убыточным, но, если оно способствует сбору данных, завтра его ценность будет исчисляться миллиардами долларов
[79]. Даже если сегодня вы не знаете, как заработать на накопленной информации, собирать ее все равно стоит, поскольку в будущем она даст вам ключ к контролю над меняющейся жизнью. Я не уверен, что цифровые гиганты преследуют именно такие цели, но их действия говорят о том, что сбор данных значит для них больше, чем доллары и центы.
Обычному человеку трудно сопротивляться этому процессу. Сегодня люди с готовностью отдают свой самый ценный актив – личные данные – в обмен на бесплатную почтовую программу и забавные видео с котиками. Точно так же коренные жители Африки и Америки наивно отдавали европейским колонизаторам целые страны в обмен на цветные бусы и дешевые безделушки. Если потом простые люди попытаются заблокировать поток данных, то выяснится, что сделать это очень трудно, особенно если алгоритмы начнут принимать за них все решения, в том числе касающиеся здоровья и физического выживания.
Слияние людей и компьютеров может стать настолько полным, что люди, отсоединившись от сети, просто не выживут. Они будут подключены к ней еще в утробе матери, а если захотят отключиться, то страховые агентства откажутся заключать с ними договоры, работодатели не примут на работу, а медицинские учреждения не станут их обслуживать. В битве между здоровьем и приватностью здоровье, скорее всего, одержит легкую победу.
По мере того как будет увеличиваться поток данных, поступающих к умным машинам от биометрических датчиков, корпорации и правительственные учреждения научатся понимать вас, манипулировать вами, принимать за вас решения. Но что еще важнее, они смогут расшифровать глубинные механизмы работы тела и мозга и таким образом получить власть над жизнью. Если мы хотим помешать немногочисленной элите монополизировать возможности, которые раньше приписывали богам, и не хотим, чтобы человечество разделилось на биологические касты, необходимо ответить на главный вопрос: кто владеет информацией? Кому принадлежат данные о нашей ДНК, нашем мозге и нашей жизни – нам, правительству, корпорации или человеческому сообществу?
Позволив государству национализировать данные, мы, вероятно, ограничим власть корпораций, но в результате получим ползучую цифровую диктатуру. Политики чем-то похожи на музыкантов, но их инструмент – эмоциональная и биохимическая система человека. Они произносят речь – и страну захлестывает волна страха. Они делают публикацию в Twitter – и ответом на нее становится взрыв ненависти. По моему мнению, не стоит предоставлять этим музыкантам более изощренный инструмент. Если политики начнут напрямую управлять нашими эмоциями, по своей прихоти вызывая тревогу, ненависть, радость или скуку, политика превратится в эмоциональный цирк. Да, мы должны остерегаться власти больших корпораций, но история учит нас, что под сенью слишком сильного государства нам живется немногим лучше.
