Возле здания муниципалитета в три ряда стояли полицейские в темно-зеленых касках, с металлическими щитами того же цвета. Они нетерпеливо сучили ногами и нарочито поигрывали резиновыми дубинками. Между ними и толпой протянулась загородка, сваренная из арматуры. Народ напирал, полицейские тыкали дубинками в бока особо активных граждан.
Двери суда уже были взломаны. Из окон кричали и размахивали руками какие-то люди.
С боковой улицы на площадь выполз грузовик. В кузове стоял лысый мужчина в черных очках с мегафоном в руках. Рядом с ним находились две девицы с одухотворенными лицами. Они окидывали людей пламенными революционными взорами. Толпа неохотно расступалась, пропускала машину, а потом вновь смыкалась. Грузовик остановился напротив здания муниципалитета, недалеко от полицейского заслона. Оратор приставил ко рту мегафон и начал кричать про низкие зарплаты, высокие налоги, полицейский беспредел и расовую дискриминацию. Мол, кое-кого не мешало бы за все это расстрелять и даже повесить. Народ бурно его поддерживал, потрясая поднятыми кулаками.
Кто-то в центре толпы хриплым, пропитым голосом начал натужно скандировать:
– Долой, долой, долой!
Эта немудреная кричалка, как некая зараза, моментально распространилась по всей площади.
– Долой, долой, долой! – ревела толпа.
«Кого долой, зачем долой? – подумал Флинт, представил себе первомайскую демонстрацию в Москве и усмехнулся. – А если у нас такое начнется? Наш народец просто так не остановишь. Он и Кремлевские стены поломает к чертовой матери!»
На пятачке возле суда стояли телевизионщики с телекамерами. Некая корреспондентка в розовых лосинах бойко брала интервью, тыкала микрофоном с надписью «Си-эн-эн» в кого попало.
Люди говорили ей о своем:
– Мы стремимся к мирным изменениям, чтобы в стране было как дома, спокойно, чтобы были единство, братство, любовь, а страх исчез, чтобы мы могли, не пряча лица, сказать: «Убирайся, не вреди нам больше».
– Я не боюсь, потому что нас большинство и мы можем победить.
– Не хочу, чтобы моя дочь умерла из-за того, что я не смогу купить лекарство.
Флинт, стиснутый толпой, начал читать надписи на плакатах. На них были изложены требования фермеров, угольных шахтеров, работников муниципальных служб и просто ругательства, адресованные Гонсалесу.
«Какой-то митинг ради самого митинга. Нет внятных требований, но присутствует единый революционный порыв. Они ненавидят свою власть. А кто и где ее любит?»
К краю площади подошли две пожарные машины. В ряды протестующих ударили тугие струи воды. Это возымело некоторый эффект. Толпа стала пятиться, но вскоре одна из пожарных машин почему-то загорелась и струи были перенаправлены на этот внезапно возникший рукотворный пожар.
«Пожарники тушат сами себя. Нарочно не придумаешь», – подумал Флинт.
Он поддался магии возбужденной толпы, влился в ее атмосферу, стал ее частью. Его охватило злое веселье, которое призывало к активному действию.
Он сам не понял, как оказался совсем рядом с муниципалитетом, с полицейским заслоном. Кто-то упорно подталкивал его в спину. Флинт, не оглядываясь, врезал локтем в физиономию невидимому активисту и, вероятно, сломал ему челюсть. По крайней мере, толчки прекратились, сзади послышалась невнятная ругань человека с испорченной дикцией.
Внезапно в толпу клином вонзилась группа парней в одинаковых красных майках. Они упорно продвигались к зданию муниципалитета.
– Это переодетые контрас! – раздались крики. – Их наняли правые. Бей гадов!
Завязалась драка.
Перед Флинтом возникли несколько парней с искаженными злобой лицами. Те самые, в красных майках. Он увернулся от удара и тут же отвесил неприятелю плакатом в нос, второму врезал стопой в коленную чашечку, третий с разворота получил в висок палкой от плаката. Глотов хорошо обучил своих подопечных рукопашному бою в стесненных условиях. Флинт непрерывно наносил удары по болевым точкам своих противников, сумел приостановить их продвижение и вдруг услышал автоматные очереди. Стреляли поверх голов.
– Национальная гвардия! – раздался истошный крик.
В полицейский заслон полетели камни и зажигательные шутихи. Раздалась еще одна автоматная очередь. На сей раз она ударила прямо по толпе. Послышались проклятья и крики раненых.
Флинт продолжал наносить удары, пока сам не получил дубинкой по спине. Его тут же подхватили под руки и куда-то поволокли. Он боковым зрением определил, что это полицейские, и не стал оказывать сопротивление.
При входе в отель Глотова остановил швейцар.
– Там вашего сотрудника в полицию забрали. Прямо с митинга, – сказал он.
Глотов краем уха слышал про митинг, чувствовал некоторую возбужденность уличной публики, но не придавал этому особого значения. А тут на тебе!
– А ты откуда знаешь?
– Так по телевизору показывали. Посмотрите новости, сеньор Мартинес, – предложил швейцар.
«Этого еще не хватало! Каким ветром его туда занесло?!»
Глотов поднялся в номер, включил телевизор и дождался выпуска новостей. Молодая, привлекательная дикторша прокомментировала видеоматериал про митинг. Потом какой-то эксперт начал вещать о том, что темные внешние силы сомкнулись с такими же внутренними, чтобы дискредитировать прогрессивное правительство. Надо сплотиться вокруг…
Глотов с отвращением выключил телевизор и воссоздал в памяти видеосюжет.
Центральная площадь. Разъяренная толпа, которую разгоняют сотрудники полиции и национальной гвардии. Раздаются хлопки выстрелов. Крупный план. Флинт делает «кошачью лапу» демонстранту в красной майке, подскочившему к нему, одновременно бьет ногой в пах его соседу. Один хватается за глаза, другой за иное место. Оба истошно орут. Двое полицейских заламывают Флинту руки и куда-то тащат.
«Хоть полицейских не тронул. Сообразил. А то наворочал бы там дел. Надо срочно ехать к Аугусто. Спасибо мне за предусмотрительность. Не зря я этого мздоимца окучивал! Взял раз, возьмет и еще».
Глотов вызвал такси и поехал в полицию.
Охранник, сидевший в приемной, его узнал и кивнул как старому знакомому.
Аугусто, к счастью, был на месте.
– Приветствую вас, сеньор Мартинес. Присаживайтесь. У вас проблемы? – Улыбка шефа полиции была самой широкой и искренней.
– Да, есть проблема, – подтвердил Глотов, усаживаясь на стул. – Ваши сотрудники арестовали на митинге моего человека. А какой ему интерес протестовать? Шел мимо, завяз в толпе. Ему дали в морду, он ответил тем же. Дело житейское. Нельзя ли его освободить? Ведь он ни в чем не виноват.
– Сейчас выясним, что там ваш орел набедокурил. – Аугусто спросил у гостя, как зовут арестанта, взял телефонную трубку и обозначил проблему невидимому собеседнику.
