Я нервничала. Да, в старших классах у меня не было ни одной оценки ниже, чем «отлично», но они доставались мне ценой тяжкого труда. Я получила высокий балл за тестирование академических способностей – высокий, но не заоблачный. Поэтому от собеседования многое зависело.
– Лиза?
Услышав свое имя, я встала.
– Следуйте за мной, – произнесла высокая темноволосая женщина и повела по коридору в маленький, тускло освещенный кабинет. У нее был скучающий вид. Было не похоже, что я очаровала ее: наоборот, мое присутствие, казалось, ее раздражало.
– Пожалуйста, расскажите немного о ваших интересах помимо школьных предметов, – сказала женщина.
Она никак не сослалась на мое мотивационное письмо, как будто вовсе его не читала.
– Надо подумать, – ответила я. – Я много в чем участвую, наверное, как и большинство абитуриентов.
Я хотела показать, что понимаю – несмотря на великие достижения я обычный человек; что нисколько не горжусь ими; что меня даже немного смущает длинный перечень моих внеклассных занятий, который я заготовила единственно для этой минуты.
– Я прокурор школьного дискуссионного клуба и главный редактор школьной газеты, в создании которой участвуют 80 человек, – продолжила я, опустив тот факт, что, помимо меня, в редакции было еще три главных редактора. – Я учу японский с тех пор, как побывала в Японии с классом, потом с отцом. У него там были дела. Он же устроил меня в лабораторию при Стэнфорде, где я проявляла снимки клеток дрожжей с электронного микроскопа и участвовала в масштабных экспериментах по добавлению в клетки векторов ДНК.
Я рассказывала об этом так, будто руководила экспериментами, а не исполняла указания, будто действительно была увлечена хоть одним из этих занятий, кроме газеты, будто живо интересовалась дрожжами и японским, будто рассматривала их всерьез, а не как очки в свою пользу там и тогда, будто не собиралась бросить их, как только попаду в Гарвард.
Я выпрямилась в кресле, положила ногу на ногу. Отца я упомянула как будто невзначай.
Я собиралась воспользоваться им. Он было моим единственным преимуществом, помимо оценок и внеклассных занятий.
– И чем занимается ваш отец? – вежливо спросила она.
Я изобразила сомнения и метания, приподняла брови, как будто в намерении сказать: «А, он?» Перевела дыхание, как будто не ожидала, что разговор примет такой поворот.
– Он создал компьютерную компанию, – ответила я. – Изобрел компьютер, который называется «Макинтош», – объяснила я, будто бы та женщина никогда не слышала о таком.
В следующую минуту женщина встала, на ее лице отразилась тревога.
– Извините меня, – сказала она. – Я на минутку.
Она схватилась за ручку и выскочила из комнаты, закрыв за собой дверь, как будто неожиданно вспомнила, что у нее срочное дело.
Это было слишком предсказуемо. Неужели все действительно случается вот так? Она убежала, чтобы остановить тех, кто собирался отклонить мою заявку? В другой комнате сидели другие члены приемной комиссии и листали анкеты тех, кто проходит собеседование?
Несколько минут спустя она вернулась. Не объяснила, где была и почему убежала, но голос звучал добрее, и слушать меня она стала внимательнее. Задала еще несколько вопросов, которые я не запомнила, и на том наш диалог завершился.
Когда я вышла, у меня пылали щеки.
Дома, дожидаясь вердикта приемной комиссии, я каждый день надевала вельветовое – на удачу. Наряжалась с головы до ног: вельветовые штаны, вельветовая рубашка. Штаны были глубокого зеленого цвета, в широкий рубчик; рубашка – цвета индиго, с карманами и на пуговицах, рубчик на ней был тоньше. И то и другое было бархатистым на ощупь. Обычно я носила эти вещи по отдельности, когда сдавала важный тест или ждала его результатов.
На той неделе мы готовили новый номер, трое из четверых главных редакторов подали ранние заявки на поступление в Гарвард. Мы пообещали друг другу, что не будем звонить и узнавать, приняли ли нас, пока не отправим в печать номер. В Гарварде была горячая линия: можно позвонить и узнать, принят ли ты. Об этом нам рассказала Ребекка, и спустя несколько дней сама нарушила обещание: позвонила, узнала о своем поступлении, рассказала Николь. После этого я тоже стала звонить со школьного телефона, но там все время было занято.
Была еще вероятность, что письмо о зачислении или отказе придет по почте. Поэтому мои вельветовые одежды не только должны были помочь мне дозвониться, но были одновременно и мерой предосторожности: в любой день я могла прийти домой и обнаружить на кухне почту из университета, и важно было быть одетой в счастливый комплект. В результате я четыре дня подряд проходила в одном и том же.
В четверг я решила, что позвоню в ту же минуту, как заработает горячая линия. Поставила будильник на 4:30. Телефон приемной комиссии начинал работать в 7:30 по бостонскому времени.
Голос женщины на том конце провода звучал сдержанно и официально. Она спросила мою фамилию и велела подождать.
– Поздравляю, – сказала она, снова заговорив.
На этот раз ее голос прозвучал тепло и даже с облегчением, как будто она тоже боялась, что придется ответить нет.
Я не сразу поняла, что она имеет в виду.
– Погодите, – сказала я.
Она засмеялась.
– Вы зачислены в Гарвард, выпуск 2000 года, – фраза была протокольной, но звучала так, словно женщина по ту сторону провода произнесла ее от чистого сердца.
– Спасибо, – ответила я. – Спасибо большое.
Я встала с постели, обулась, схватила свитер и вышла в пижаме под рассветное небо, в голубую вуаль, укрывшую город. Свет падал на дома, лужайки, машины, но они казались неживыми, застывшими, как декорации. Ничто не двигалось, только я. Мое ликование растворилось во влажном воздухе, как поглощает звук шагов мокрая трава. Округа затихла и затаилась – я скоро покину все это. От этой мысли все сделалось плоским, как рисунок в книге. Я прошла мимо дома Кевина и Дороти. Все спали. Пока я шла, на крыльце некоторых домов потух свет – наверное, сработал таймер, – зашипели разбрызгиватели на лужайках.
Я вернулась в дом, вбежала в свою комнату и вырвала несколько листов из тетради в линейку. МЕНЯ ВЗЯЛИ МЕНЯ ВЗЯЛИ МЕНЯ ВЗЯЛИ МЕНЯ ВЗЯЛИ, написала я. Я приклеила листки на окна в коридоре.
Спустя какое-то время я услышала, как отец с Лорен зашевелились наверху. Я ждала, все еще в пижаме, расхаживала по коридору. Они стали спускаться – сначала отец, потом Лорен. Я затаила дыхание.
– О! – воскликнула Лорен.
– Что такое? – спросил отец. – Куда взяли?
– Динь-динь, – ответила Лорен. – Она поступила в Гарвард.
– А, – произнес он. – Точно.
Вскоре мне предстояло переехать к маме.
Подойдя к лестнице на второй этаж, я позвала брата. На четырехлетие я подарила ему синий атласный плащ с серебряными звездами и гофрированным воротником. К нему прилагались остроконечная шляпа волшебника и деревянная волшебная палочка.
