Я беспокоилась о маме. Как она будет платить ренту?
– Что-нибудь придумаю, – ответила она, когда я спросила. – Не волнуйся за меня. Я всегда найду выход из положения.
Весь первый курс именно с ней я часами каждый вечер говорила по телефону – мне нужны были совет и поддержка. Я обнаружила тогда, что культура, внутри которой я оказалась, куда более чуждая, чем я ожидала; мы расстались с Джошем, и я впервые испытала боль разлуки, к которой меня не подготовили ни новое шикарное пальто, ни навык чистки туалетов.
Меня поглотила печаль.
Независимо друг от друга родители дали мне один и тот же совет по поводу нашего разрыва с Джошем:
– Тебе придется перетерпеть все свои чувства. Только так новая любовь может быть такой же глубокой и значимой, как предыдущая.
– Первое расставание будит тоску о прошлом, – сказал отец. – Это первая большая потеря. Обуздай ее.
– Сильная боль – это когда опадает и откатывается в океан большая и прекрасная волна, – сказала мама.
Другие люди говорили «Забудь о нем» или «Развейся».
Я ходила только на те занятия, что были мне интересны: на антропологию, которая проходила в дальней комнате деревянного здания, заставленного стеллажами с костями; на литературу и киноискусство, на занятия по защите прав детей и на живопись, где мы рисовали одну руку другой. Я присоединилась к редакции газеты, литературного журнала и выполняла общественные работы в местной школе.
В том году отец один раз приехал в гости. Поднимаясь за мной по лестнице в мою комнату, он сказал:
– Тебе надо бы сбросить вес.
Моей новой соседке он заявил, что ее попкорн с ароматизаторами, который она готовила в микроволновке, «дерьмо». Несмотря на вздорность, он, казалось, пребывал в меланхоличном настроении и даже предложил купить мне кожаную куртку в славном магазинчике под названием Agnès B. Я отказалась, потому что такой подарок показался слишком дорогим, слишком весомым. Он как будто имел какое-то дополнительное значение, но я не понимала, какое. Я не знала, что сказать ему, ведь мне самой было грустно и одиноко – теперь уже без него – в этом странном месте, которое должно было мне нравиться.
Когда я вернулась домой на летние каникулы, отец вел себя со мной странно, почти не разговаривал, только презрительно огрызался. Я была слишком худой. Лорен сказала подруге, что у меня анорексия. Я хотела есть, но еда из магазина на вкус казалась картонной, а готовить я не умела. Лорен все покупала мне бутерброды.
Когда я снова пришла к доктору Лейку, оказалось, что отец решил больше не платить за психотерапевта.
– Никто не вправе лишать тебя медицинской помощи, – резюмировал доктор Лейк и снизил плату до 25 долларов за сеанс, которые я могла позволить себе сама.
Летом я работала на ферме «Потайная вилла», где когда-то, много лет назад, мама учила нас рисовать. Я занималась с детьми, которые приехали изучать жизнь животных и быт фермеров.
Когда я уехала учиться, мама перестала получать чеки от Джеффа Хаусона. Она больше не могла платить ренту, не могла позволить себе дом на Ринконада-авеню, поэтому ей пришлось съехать.
Теперь она встречалась со специалистом по программному обеспечению, у которого был черный пояс по карате и с которым она познакомилась на йоге. На какое-то время, пока искала жилье, она переехала к нему. Они жили в небольшом домике в той части Менло-Парка, что находилась за официальной городской чертой. Это означало, что там не было тротуаров, только придорожные канавы, деревья росли повсюду, как попало, а не стройными аллеями вдоль дорог. Мамин бойфренд готов был приютить ее на то время, что требовалось ей для поисков, но сказал, что его дом слишком мал для троих, то есть для меня.
Как-то субботним днем она позвала друзей, чтобы собрать вещи в старом доме и подготовить их к переезду. Я тоже должна была помогать. Мама руководила нами, бегала от гаража к дому по дорожке, у которой буйно разрослась глициния, ступая то на солнечные пятна, то на тени от побегов.
– Давай же, Лиза, – сказала она.
А я склонилась над коробками, стопками книг, посуды, одежды – всеми вещами, что составляли нашу с ней жизнь, наше прошлое, – и не могла шевельнуться.
– Собирайся, – взмолилась она. – Пожалуйста.
Но я перестала понимать, что нужно оставить, а что – выбросить, что в какую коробку класть. Мои ноги будто приросли к полу. Мама махнула на меня рукой.
Ближе к вечеру, когда с коробками и тюками было покончено, я сидела за маминым рабочим столом, пока она готовила для меня, и впервые за несколько дней почувствовала себя хорошо. Я знала, что скоро смогу поесть и наесться. Мне хотелось находиться там, где она заботилась обо мне.
Но отец купил билеты на представление «Цирк дю Солей» на тот вечер. Он почти не разговаривал со мной и даже не смотрел в мою сторону, с тех пор как я приехала на каникулы, но настаивал, чтобы я пошла с ними в цирк, и требовал, чтобы я присматривала за братом. Я была подавленной и тощей, неуверенной в себе, чувствовала себя тряпичной куклой; я старалась, но была неспособна ему угодить. Я решила, что не пойду.
– Я не могу сегодня пойти, – сказала я, набрав его номер на мамином телефоне. – Прости.
– Ты должна, – ответил он.
Я не понимала, почему для него это так важно. Возможно, он хотел, чтобы я следила за Ридом, гуляла с ним по цирковому шатру.
– Мне нужно остаться, мне нужно поесть. Мама мне готовит, – сказала я.
Мама с тревогой поглядывала на меня из кухни.
– Лиз, ты ведешь себя так, будто ты не член семьи, – заявил он. – Честно говоря, мы считаем, что это очень эгоистично с твоей стороны.
– Но я хочу быть вашей семьей, – ответила я.
– Если ты не придешь, тебе нужно будет от нас съехать.
– Отлично, – сказала я и повесила трубку.
От его слов меня переполнило, перелившись через край, нежданное чувство облегчения, будто я вышла из темной каморки в открытое, освещенное ярким солнцем поле.
Сразу после этого я позвонила Кевину, соседу.
– Он велел мне съехать, – сообщила я. – Сказал, что если я не пойду с ними сегодня в цирк, то больше не смогу у них жить.
Мне нравилось, что передо мной вдруг будто расступились границы, все было дозволено.
– Как думаете, что мне делать?
– Давай-ка мы перевезем тебя оттуда, – ответил Кевин.
– Когда?
– Сегодня. Пока они в цирке.
Много лет назад он точно так же увез Дороти из дома ее отца. Он спас ее от него и женился на ней, когда они были еще совсем молодыми.
– А потом?
Он знал, что мама переезжает и мне негде жить.
– Ты можешь пожить у нас.
