— Еще афиши. Но тут нам нужно будет получить разрешение из префектуры. Я должен вас предупредить, что нам не позволят объявить о пропаже, за которую мы предлагаем вознаграждение…
— Почему же?
— Боже мой! Я не хотел вас обидеть, но по законам нравственности нельзя допустить, чтобы муж искал свою жену, словно пропавшую собаку. Тем более…
— Если речь идет о любовнице, — докончил Вильбруа. — Я вас понял. Но я думаю, что можно найти средство, чтобы обойти…
— Именно. Дайте мне письменные принадлежности, и я составлю проект объявления и афиши.
— Присаживайтесь, — сказал Жорж, уступая агенту место у письменного стола.
Тот, однако, не сел и, держа перо в руках, о чем-то раздумывал.
— Ну, что же вы не пишете?
— Мне в голову пришла одна мысль…
— Говорите.
— Не могли бы вы на первом этаже вашего дома открыть бюро?
— Разумеется, мог бы, но…
— Дело вот в чем: в афише мы укажем только сумму вознаграждения и попросим желающих получить деньги обращаться к господину М. (вашему поверенному) в такой-то час.
— Отличная мысль, но кто возьмет на себя такую роль?
— Разве у вас нет никого на примете?
— Есть Том, но я не могу обойтись без него. А вы сами не хотели бы за это взяться?
— О, господин Вильбруа, — воскликнул агент, стараясь скрыть свою радость, — я счел бы это за честь, но в последнее время я так сильно занят, к тому же надо зарабатывать на хлеб…
— Неужели вы думаете, что я никак не отблагодарю вас?
— Я этого не говорил…
— Назначьте цену сами.
Агент подумал: «Этот господин — курица, несущая золотые яйца!» А вслух проговорил:
— Но это только временное занятие. Если особа, которую вы ищете, вскоре найдется, я, потеряв место, рискую оказаться на мостовой.
— Я буду платить вам сто франков в сутки и дам вам тысячу франков в тот день, когда она найдется.
— Если будет задаток, я соглашусь на ваше предложение.
Жорж открыл портфель, вынул оттуда чек, подписал его и, подавая агенту, сказал:
— Вот три тысячи франков — это плата за первый месяц, за второй вы также получите вперед.
— С таким человеком, как вы, господин Вильбруа, очень приятно иметь дело.
— Итак, решено. А теперь поторопитесь.
— Я весь в вашем распоряжении.
На другой день на четвертой странице всех парижских газет было напечатано следующее объявление:
СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ В НАГРАДУ
тому, кто предоставит сведения, необходимые, чтобы напасть на след дамы, известной в Париже под именем Наны Солейль, пропавшей из своего особняка двадцать второго апреля.
Приметы:
Волосы золотистые, кожа белая, рост высокий, глаза серые, нос длинный и тонкий, губы пунцовые, обаятельна и красива.
С полезными сведениями обращаться к господину Дюмонселю, в особняк на улице Эйлау.
Афиша была значительно короче. Как и предвидел господин Дюмонсель, префектура позволила напечатать только следующее:
«Сто тысяч франков в награду. Пропажа. За подробностями и справками обращаться к господину Дюмонселю».
Шестьдесят тысяч афиш были разосланы во всех направлениях. Пока Жорж де Вильбруа ждал, господин Дюмонсель потирал руки.
«Вот так штука! — думал он. — Если бы все парижские прелестницы так разбегались! Вот это и называется chercher la femme!»
[10]
XI
Уже три дня распространялись по Парижу объявления и афиши о Нане Солейль. Сто тысяч франков возбуждали алчность многих. Со всего города к господину Дюмонселю сбегались люди, так что работы у него хватало. Из провинции и даже из-за границы приходила масса писем. Бюро Дюмонселя ежечасно получало и отправляло письма корреспондентам, льстившим себя надеждой, что они напали на след.
Нана Солейль оказывалась одновременно в десяти местах, и если бы бедному американцу пришлось ездить по всем приглашениям, он бы потерял кучу времени. Однако с момента открытия бюро господин Вильбруа стал значительно спокойнее и хладнокровнее. Убежденный, что Нана не могла добровольно оставить его, он вооружился терпением и внимательно изучал письма, которые ему приносил Дюмонсель. Касса была открыта все время, и, несмотря на то что еще никто не заслужил объявленного вознаграждения, многих наградили за усердие.
На третий день в бюро пришел извозчик, заявивший, что он отвозил Нану Солейль с Елисейских полей на улицу Ренн. Он был совершенно уверен в том, что говорил, так как хорошо знал саму Нану и других ее подруг. К тому же сведения извозчика оказались так подробны и точны, что сомневаться в его правдивости не приходилось.
Жорж де Вильбруа запрыгнул в карету и приказал ехать к тому месту, где Нана наняла извозчика. Это было на Елисейских полях, недалеко от Триумфальной арки. Кучер, впрочем, не видел, откуда она шла, но это не имело значения, потому что указанный им час совпадал с тем временем, в которое, как сообщила горничная, госпожа Солейль выехала из дома.
— На ней был очень простой черный костюм, — говорил извозчик, — лицо закрывала вуаль, но по цвету ее волос и манере держаться я узнал эту женщину.
— Она не казалась чем-то встревоженной или обеспокоенной? — спросил Жорж де Вильбруа.
— Вы же сами знаете, что женщины всегда кажутся, как бы вам сказать… Я-то их знаю, потому что и мне ведь когда-то доводилось бывать в обществе.
— Я вам верю, верю, — с нетерпением проговорил Вильбруа. — Она вам что-нибудь говорила?
— Мало чего. Я открыл ей дверцу, а я, знаете ли, это делаю не для всех, а только для хорошеньких женщин, для королев. Я признаю только их!
— Что дальше?
— Она села в карету и коротко распорядилась: «В Сен-Жермен-де-Пре». Меня это удивило, потому что дамы чаще ездят в Булонский лес, нежели в церковь. Но, так как это меня не касалось, я только уточнил: «На улицу Ренн?» — «Да», — ответила она. «Не дальше железной дороги?» — снова уточнил я. Она, взглянув на меня, сказала: «Нет, на железную дорогу не надо! Скорее!» — и закрыла дверцу. Я ударил по лошадям, и мы понеслись. Я хотел доказать, что не одни господские кучера умеют быстро ездить.
— Ну и? — не выдержал Вильбруа.
— Вы торопитесь, господин буржуа! Немного терпения. Мы быстро доехали. На углу улицы Таранн я остановил лошадей и обратился к госпоже: «Здесь?» — «Да», — ответила она, вышла из кареты и протянула мне сто су. «У меня нет сдачи», — сказал я, что было сущей правдой. «Оставьте себе», — проговорила она и пошла по тротуару.
