Паласье высоко вскинул голову. Просунув большой палец правой руки между двух пуговиц жилета, он выставил ногу вперед и проговорил:
— Господин следователь очень милостив и позволит мне быть другого мнения о том, как мне нужно держаться.
На лице чиновника выразилась крайняя досада; он процедил сквозь зубы:
— Знаете ли вы, в каком преступлении вас обвиняют?
— Действительно, — ответил Паласье с пренебрежительной улыбкой, — я что-то слышал… о каком-то убийстве, не так ли?
Выведенный из себя следователь принял театральную позу и строго сказал:
— Обвиняемый, вы держите себя непозволительно по отношению к судебной власти. Если вы продолжите в таком же духе, я буду вынужден отложить допрос и отправить вас снова в тюрьму…
Паласье, не меняя тона, прервал следователя:
— Я протестую против того, что веду себя непозволительно по отношению к судебной власти. Что же касается того, чтобы отложить допрос до другого раза, я ничего не имею против.
Это хладнокровие окончательно взбесило следователя, и он решился немедленно приступить к делу.
— Вы, — сказал он, — составили план убийства графини Элен Керу и привели его в действие…
— Я! — вскрикнул Паласье, наклонившись вперед.
— Это еще не все — вам приписывают покушение на жизнь самого графа Керу…
Паласье громко рассмеялся:
— А! Вот это хорошо!.. Великолепно!
— Обвиняемый! Не забывайте, где вы находитесь!
— Я ничего не забываю, милостивый государь… я ничего не забываю… но все это так странно! Я Паласье, Кастор Паласье…
Следователь молчал. Подобное поведение смущало его, однако он решился обратиться к Паласье с новым требованием.
— В последний раз, — сказал он, — прошу вас отвечать мне ясно и без отговорок, в противном случае…
— Что в противном случае? — спросил Паласье запальчиво.
— Одиночное заключение заставит вас смириться, — сказал следователь.
— Мне кажется, господин следователь, что так не говорят между собой порядочные и благовоспитанные люди.
Эти слова заставили следователя окончательно потерять терпение. Он громко позвонил и приказал вошедшим сыщикам:
— Уведите этого человека и заприте в секретной. Никого не впускать к нему!
— Ну, пойдемте, — сказал Паласье один из сыщиков.
«Весьма опасный человек», — подумал следователь.
Паласье встал и, воздев руки к небу, торжественно произнес:
— Когда зажгли костер для Жанны д’Арк, жертва молила Бога простить ее судей.
И, поклонившись следователю, он торжественно вышел в сопровождении обоих сыщиков и начал спускаться по лестнице, о которой мы уже говорили. Вступив на площадку первого этажа, Паласье запустил руку в карман и, вынув из него сложенную бумажку, которая прежде была спрятана между двумя подошвами сапога, аккуратно развернул ее. Затем, быстро повернувшись к провожатому, что шел сзади, кинул ему в глаза щепотку мелко истолченного перца. Сыщик громко вскрикнул, другой, идущий впереди, оглянулся, но Паласье успел уже повернуться и ослепил его тем же способом. Прежде чем несчастные сыщики поняли, в чем дело, он скрылся.
Не прошло и десяти минут после описанной выше сцены, как в кабинет следователя вошли Бонантейль, граф Керу и Сильвен.
— Этот человек, без сомнения, преступник, — сказал следователь, выслушав цель их посещения, — и если еще могло существовать сомнение в его виновности, то его побег служит лучшим доказательством…
Побег! Бонантейль был поражен. Паласье бежал! Таинственное дело снова погружалось в полный мрак, и, может быть, навсегда!
— Нет же! — воскликнул доктор. — Я добьюсь своего! Его задержали на станции северной железной дороги… Следовательно, все заставляет предполагать, что Губерт де Ружетер и прелестная незнакомка направлялись в Англию! Вот где нужно искать!
— Мы готовы! — сказали в один голос граф Керу и Сильвен.
— Рассчитывайте на меня. Только мне необходимо съездить домой, отдать нужные приказания моему помощнику… и тогда в дорогу!
— Но, — спросил граф Керу, — что же вы предполагаете, доктор… и кем может быть та женщина, которую увез мой племянник?
— Не спрашивайте теперь, мы узнаем это позже! До вечера… на почтовом поезде в Дувр!..
Но что стало с Паласье? Куда он скрылся? И можем ли мы еще надеяться встретить его в нашем рассказе?
XVIII
Любезный читатель, оставим на время всех действующих лиц нашего повествования и за каких-нибудь два часа перенесемся через Ла-Манш. Оказавшись на противоположном берегу, устроимся поудобнее в одном из вагонов и, наконец, прибудем в огромный Лондон. В этом городе кипит жизнь. В нем работают, покупают, продают, бегут, спешат. Кареты несутся, перегоняя друг друга, пешеходы толпятся, направляясь каждый по своему делу, а над ними клубится черный дым, вырывающийся из длинных фабричных труб. Таков Лондон со своими закопченными домами и памятниками, вымазанными салом.
Но картина вдруг оживляется: вы на Пикадилли — фешенебельной улице близ Гайд-парка, на входе в которую стоит знаменитый Веллингтон в костюме Ахиллеса. Или вот Бельгравия — квартал дворцов, в которых важные лорды проводят воскресенье за тем, что поклоняются Бахусу. Направимся теперь в западную часть города, в Сити, к домам миллионеров, Английскому банку, — одним словом, на Ломбард-стрит. Настал вечер, и сквозь густой туман едва пробивался свет газовых рожков. Кареты встречались редко, люди старались идти по освещенным местам, ближе к домам. На башне Вестминстерского аббатства пробило одиннадцать часов.
Из одного дома на улице Флит-стрит вышел какой-то господин. На нем был длинный сюртук ниже колен, широкополая шляпа, надвинутая на глаза. При одном взгляде на него можно было подумать, что он мулат. Неизвестный господин, опираясь на толстую трость с набалдашником из слоновой кости, шел очень быстро. Что ж, пришло время представить его. Это Гарри Бирд, доктор. Он только что вернулся из Индии, и дела его шли пока не лучшим образом. Под лучами знойного южного солнца Гарри Бирд изучал в Бомбее и Калькутте свойства богатой индийской растительности. Он вернулся в надежде применить свои познания на деле, но новичку приходилось трудно.
Начинающий врач сидел в своей убогой комнатке, за которую платил несколько шиллингов в неделю, и ждал, что кто-нибудь обратится к нему за помощью и советом. Но его дверь по-прежнему оставалась закрытой — никто в нее не стучал. Вдруг в один прекрасный день Гарри Бирда осенила блестящая мысль. Взяв лист бумаги и перо, он красивым почерком написал следующее:
Неизлечимы?
Спасение! Выздоровление! Здоровье! Жизнь!
ГАРРИ БИРД
