Бержерон перестал смеяться. «Подделал вашу подпись! — вскрикнул он сдавленным голосом. — Но подпись ваша! Вы писали это при мне… и при вашем клерке, который может это засвидетельствовать!» — «О, не стоит рассчитывать на моего клерка — у бедного малого памяти нет ни на грош». — «Но вы сами, разве вы отказываетесь от подписи?» — спросил Бержерон, задрожав от предчувствия серьезной опасности.
Реноден наклонился к его уху и прошептал: «Да, между нами, поскольку нас никто не может слышать, я сознаюсь, что подписывал я… Но так как я знал, что вы за птица, то я написал это почерком, который не имеет ничего общего с моей подлинной подписью. Так что я прямо обвиняю вас в подлоге».
И Реноден в свою очередь спросил: «Ну что, хорошую шутку я с вами сыграл?»
Нет, эта шутка была не по вкусу Бержерону, и теперь он уже не считал нотариуса простаком, которого легко провести.
«Но это же подлая западня!» — «Западня? Вы так думаете? — с иронией спросил Реноден, потом, после некоторой паузы, прибавил: — Впрочем, возможно. Вы знаток по этой части».
Эта фраза насторожила мошенника. На что намекал нотариус?
«Да, это западня, которую заранее подготовили», — настаивал пройдоха. «Только такие и удаются, вы ведь сами знаете», — ответил Реноден.
Последняя фраза била не в бровь, а в глаз. В ней скрывался намек на какую-то старую проделку, но Бержерон не мог вспомнить ни одной, от которой пострадал бы Реноден и за которую он хотел бы отомстить.
«Вы на меня сердиты?» — совершенно искренне спросил нотариуса Бержерон. «За что мне на вас сердиться?» — «В таком случае зачем вы расставили мне западню, в которую я попал? Ведь вы не отрицаете, что устроили мне ловушку?» — «Нет, не отрицаю». — «Зачем, спрашиваю я вас?»
Реноден улыбнулся и беззастенчиво заявил: «Я хотел провести эксперимент, хотел посмотреть, попадаются ли в западни сами любители ставить другим ловушки. Теперь я знаю, что нет такого хитреца, который не дал бы промах. А что, если нам немного порассуждать?» — «Хорошо», — согласился Бержерон. «Предположим, что вам нужно наличными искупить двадцать лет галер. Сколько бы вы дали за каждый год?»
При этих словах Бержерон вспомнил о желании нотариуса достать деньги, чтобы расплатиться за контору. «Пять тысяч франков в год», — ответил он. «Только и всего? Щедрым вас не назовешь! Подумайте, вас послали бы в Кайенну, не так ли? Сначала морское путешествие, которое может закончиться кораблекрушением. Ведь каждый месяц случается множество крушений парусных кораблей и пароходов. До ста восьмидесяти! Но, положим, вы доедете благополучно. Впереди вас ждут всевозможные эпидемии, которые уносят тысячи жизней. А дурная пища, а утомление, а грубое обращение — я уж и не говорю об этом. И все это ожидает вас там».
Бержерон заскрежетал зубами: «Десять тысяч франков!» — «Это приличная цифра, — искренне сознался Реноден, после чего принялся считать: — Значит, десять тысяч в год, что составит… если арифметика не изменилась с нынешнего утра… круглую сумму в двести тысяч франков». И, опустив руку в карман, воскликнул: «Ах, вот и отлично! У меня как раз есть гербовая бумага. Вы можете сейчас же выдать мне векселя. Всегда лучше как можно скорее заканчивать дела».
Увидев эти вексельные листки, выложенные нотариусом на стол, Бержерон почувствовал себя глубоко униженным. «Как он был уверен в успехе своего предприятия! О, я отомщу!» — подумал он вне себя от бешенства.
Реноден пальцем указал ему место на первом листке и сказал: «Чтобы написать двадцать векселей, пришлось бы потратить много времени. А потому достаточно написать на каждом листке вот в этом месте: „Бон на получение десяти тысяч франков“. А внизу подпишите свое имя и фамилию».
Когда все двадцать документов были подписаны, нотариус пересчитал их с торжествующим видом. Бержерону захотелось хоть немного расквитаться.
«Не знаю только, когда я смогу заплатить эти деньги. Вам знакома старинная пословица: где нет ничего, там король теряет свои права?» — сказал он и язвительно засмеялся. «Об этом не беспокойтесь! — любезно ответил Реноден. — Никогда не знаешь, что может случиться! Я так верю в ваше будущее, что, видите, не выставил никаких чисел. Уплата будет произведена по возможности».
С этими словами он спрятал билеты в карман и прибавил: «Вот, одно дело закончено, теперь приступим к другому. Но для этого необходимо присутствие комиссара». — «Какое еще другое дело?» — осведомился Бержерон, снова встревожившись. «Под предлогом занятости, или расстроенного здоровья, или под каким-нибудь другим, как вам будет угодно, вы напишете мне письмо, в котором откажетесь от обязанностей опекуна над вашей дочерью». — «Но разве я не могу написать его в отсутствие комиссара?» — спросил поверженный мошенник. «Да, но впоследствии вы, возможно, измените свои намерения, и будет очень кстати, если комиссар сможет потом рассказать, по какому случаю и при каких обстоятельствах вы писали это письмо. Вот почему я требую, чтобы письмо было написано при комиссаре».
Под диктовку нотариуса и в присутствии комиссара Бержерон написал требуемое письмо. Когда мужчины вышли из здания, Реноден решил объяснить мошеннику, которого он так ловко провел, за что он его наказал: «А помните, как вы украли у моего друга Морера двести тысяч франков приданого его сестры?»
XI
В течение нескольких лет Бержерон жил под дамокловым мечом в виде билетов, выданных на сумму в двести тысяч франков. Потом, видя, что нотариус не дает о себе знать, решил, что тот вытребовал векселя лишь как средство устрашения, а теперь успокоился и совсем забыл об их существовании.
Что касается Ренодена, он оставался скрытен с отцом и теткой и ни словом не обмолвился о пилюле, которую преподнес Бержерону. Всякий раз, как они расспрашивали его об обещанном реванше, он повторял одно и то же: «Вы обещали ждать». — «Но вы пришли однажды и возвестили, что ожидаемый случай представился и что вы наконец-то поймали негодяя», — робко возражала тетушка. «Да, это правда, — отвечал Реноден, — в тот день я посадил дерево, плоды которого еще не созрели. Подождите, пока можно будет сорвать их».
Время между тем шло. Лоре минуло восемнадцать лет, и она готовилась к выходу из пансиона. Что касается ее отца, то страсть к женщинам довлела над ним сильнее прежнего. Его последним увлечением была известная куртизанка. Хоть и говорят, что волки не едят друг друга, но пословица эта не всегда справедлива. Плутовка ловко накинула петлю: за то, чтобы отдаться ему, она потребовала пятьдесят тысяч франков.
Бержерон, чтобы добыть эту сумму, обегал всех ростовщиков и знакомых; две недели прошли в тщетных поисках денег. Оставалось одно — подать в отставку и забрать залог в двести тысяч франков, который он внес при вступлении в должность.
На что он будет существовать, когда истратит эти последние деньги? Пылая страстью к куртизанке, Бержерон ни на минуту об этом не задумался. Его волновали только наличные, благодаря которым желанная женщина будет завтра же принадлежать ему.
