Алекс слушал его, пребывая в некоторой оторопи. Как? КАК, блин, Сталин всё так точно просчитал? И откуда вообще подобный тип мог вылезти? После вот только что закончившихся «сталинских репрессий» этого такта. Да даже по большому счёту ещё и не закончившихся… Тысяч триста репрессированных всё ещё сидит в «страшном ГУЛАГе», дожидаясь то ли расстрела, то ли амнистии. И тут такое… Блин, а может, он, Алекс, был всё-таки не совсем прав, когда стремился максимально уменьшить число тех самых репрессированных и вообще сократить размеры репрессий? Может быть, все те невинные были не так уж и невинны! И несмотря на весь свой талант или там подчёркнутую внешнюю аполитичность, на самом деле служили питательной средой и отличной маскировкой для реальных предателей. А то и даже являлись их прямыми укрывателями и пособниками. При этом вполне себе продолжая считать себя честными людьми, лояльными своей стране и народу. Ну как же – ведь они просто «помогают личности» или даже «старому знакомому», а то и вообще «другу» не попасть в жернова «бездушного молоха государственной машины». Или вообще – «преступного режима»! Отличный ход, кстати! Это же так просто – объяви режим преступным, и всё! О какой измене и предательстве тогда можно говорить? Наоборот, любая измена или предательство «преступного режима» – это подвиг, которому просто обязаны рукоплескать все честные и порядочные люди. Вне зависимости от последующих результатов… Причём никаких «Dura lex sed lex»
[154] в принципе не нужно. Главное – внутреннее ощущение. Вот ощутил я внутри себя, что режим преступный, – и бац, теперь могу лгать, красть, предавать и изворачиваться как угодно! Бли-и-ин… а выжила бы вообще страна в том сорок первом, если бы существенная часть «совести нации» и всяких там «людей со светлыми лицами» в тот момент, когда Ленинград оказался в блокаде, а немецкие мотоциклисты шныряли по окраинам Химок, начали вопить насчёт того, что эти большевики просрали всё, что только могли, и что военные СССР показали себя куда бездарнее царских генералов. Те-то ведь, несмотря на всю свою «бездарность», не допустили врага ажно до окраин обеих столиц… А ведь начали бы! Никак не удержались. Это ведь какое-нибудь «тупое совковое быдло» не способно разобраться и справедливо оценить новаторскую постановку модного режиссёра, а вот они, все такие умные и талантливые, наоборот, способны прекрасно разбираться и в искусстве, и в кардиохирургии, и в военном деле, и даже в строительстве гидроэлектростанций. И стопроцентно точно ответить на вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Потому что, сука, та-акие умные и талантливые! И новаторские спектакли, а также блестящие публикации в СМИ и личные блоги с сотнями тысяч, а то и миллионами подписчиков доказывают это совершенно неопровержимо…
Похоже, что-то из этих мыслей отразилось на его лице, потому что тип испуганно отшатнулся и залепетал:
– Я понимаю вас, вы боитесь мне поверить. И после того, что в стране устроили эти звери, я вас прекрасно понимаю. Но даю вам честное слово – это действительно так! Только, ради бога, молю вас всем святым, что у вас есть, держите моё посещение в тайне. Слишком много честных и порядочных людей, приверженных свободе и цивилизованным ценностям, может пострадать, если об этом узнают…
– Допустим, – медленно произнёс Алекс, когда немного пришёл в себя. – Но что вы потребуете взамен?
– Ничего! – патетически воскликнул тип, но, заметив недоверчивый взгляд Алекса, поспешно поправился: – Ничего, что заставит вас поступиться честью образованного, цивилизованного и высококультурного человека!
А до Алекса отчего-то именно в этот момент очень чётко и пронзительно дошло, что именно имел в виду немецкий поэт, прозаик и драматург Ганс Йост, когда сказал: «Когда я слышу слово «культура» – я хватаюсь за пистолет!»
[155] Он просто очень долго жил и работал в среде вот таких людей со «светлыми лицами»… А ещё нечто подобное Алекс слышал от одного мудрого человека в отношении слова «свобода». Тот сказал: «Когда я слышу слово «свобода», то в первую очередь хватаюсь за карман! Потому что это означает, что меня точно собираются ограбить!»
Однако несмотря на все эти мысли Алекс, страдая и кляня себя, так и не сообщил никому об этом разговоре. Ну, чтобы не пострадали вышеупомянутые «честные, порядочные и приверженные свободе и цивилизованным ценностям»… Да и обида на Сталина после того, как тот подставил его с Будённым, сыграла свою роль. Хотя письмо он даже открывать не стал, бросив его в топку плиты на кухне.
Ну а «набат» в полный голос зазвучал на торжественном приёме по случаю открытия выставки, который организовали совместно ВСНХ и НКИД.
Алекс не был большим сторонником таких мероприятий, но, когда находился в Москве, вынужден был сопровождать Эрику. Но при этом он всегда старался вести себя максимально незаметно. Вот и на этот раз, пока его жена блистала в центре внимания, он тихонечко оттянулся в сторону буфета и постарался не отсвечивать, исподтишка любуясь супругой. Ещё бы – помимо того, что её работы были одними из центральных фигур самой выставки, она ещё и являлась одной из красивейших женщин этого времени. Да и, по его сугубо личному мнению, далеко не только этого… Тем более что её красота была, так сказать, «упакована» в весьма притягательное и даже где-то по нынешним временам вызывающее обрамление. Нет, никаких платьев из будущего на ней не было. Она их вообще не носила, хотя Алекс регулярно притаскивал ей их оттуда. Но Эрика, надев «посылку» и покрутившись перед зеркалом, затем распарывала её по вытачкам и тщательно изучала выкройки. А потом садилась и рисовала что-то своё, при этом смело сочетая как традиционные либо остро модные в текущем сезоне силуэты и материалы, так и идеи из будущего, создавая из этого свой, причудливый, но неотразимо притягательный стиль. Ну да недаром её буквально заваливали всяческими медалями и премиями… Сейчас, например, его жена притягивала взгляды всей мужской части приёма, будучи одетой в комплект из женских брюк и жакета, сшитых из чёрной кожи и алого бархата со вставками из золотистой парчи. Причём жакет был надет прямо на голое тело. Подобный комплектик, на взгляд Алекса, и в будущем выглядел бы вполне себе на уровне. Конечно, не для повседневной носки, а где-нибудь на красной дорожке к залу, в котором вручается премия «Оскар». А уж сейчас… Недаром добрая половина посольских жён при взгляде в сторону Эрики нервно кривилась и по-змеиному шипела мужьям в уши: «Куда уставился, сволочь?!» Зато другая, а также весь приглашённый бомонд непрестанно ощупывали стройную фигурку его жены завистливыми взглядами. И можно быть уверенными, что уже завтра с раннего утра большая часть этих дамочек будет осаждать двери её Дома моды, который два года назад был открыт в старом здании ещё дореволюционной постройки на Кузнецком мосту, захлебываясь желанием заполучить и себе нечто подобное…
