Хотя еще только вчера до донесения разведки о предстоящем наступлении советских войск все было по-другому, и немецкие окопы жили вполне спокойной, размеренной жизнью. Солдаты, казалось, были бодры, веселы и крепки духом. Немцы шутили и выглядели приветливыми друг к другу, и если это удивило Дениса, то Игорька просто взбесило. Один из солдат, заметив у нового сослуживца хомяка, решил сделать добрую шутку и преподнес Игорьку мини-шлем из скорлупы грецкого ореха с символикой СС. Здоровяк стиснул зубы, прорычав что-то, сжал скорлупку, растерев ее в порошок, и постарался выйти на конфликт с ошеломленным и обиженным немцем. Денис с трудом урезонил товарища, объяснив немцу, что у его друга сегодня дурное настроение. Потом, правда, Игорек еще долго извинялся перед Денисом и пытался объяснить ему, что Гризлик – гордый потомок советских хомяков, и его сердечко просто бы не выдержало, нацепи ему на мохнатую головку грецкую скорлупку с символикой СС. А затем попросил не рассказывать об этом инциденте Громову. Денис пообещал, что это останется между ними, поскольку полностью разделял чувства Игорька.
Обстановка в фашистском лагере раздражала и его. Причем больше всего Фадеева бесило то, что он не увидел в немецких солдатах тех подлых и озлобленных ублюдков-фашистов, которых ожидал увидеть. Немцы были вполне обычными солдатами, Денис даже не назвал бы их заблудшими овцами с промытыми гитлеровской пропагандой мозгами, а скорее, таким же пушечным мясом, ведомым на бой волей сильного пастыря, который каким-то чудом заполучил власть над стадом! При общении с некоторыми Фадеев понял, что те не жаждут этой войны и не считают себя сверхрасой и до конца не понимают, для чего им это противостояние. Возможно, в этом и крылся ключ к поражению немцев во Второй мировой, поскольку в менее подготовленной к войне Красной армии каждый солдат четко понимал, за что он воюет, он знал, что защищает родину, свою землю, свою семью, и он считал себя правым! Да так оно и было! И вот сейчас «правые» и «неправые» народы готовы были столкнуться вновь.
Внезапно серые свинцовые тучи озарились огненным светом! Ударил раскат грома, грома пушечной артиллерии советских войск! С неба полетели ракеты. С нарастающим шумом, словно пикирующие на добычу орлы, ракеты принялись разрывать землю перед окопами фашистских войск. Едко запахло порохом вперемешку с запахом выжженной земли после проливного дождя. До окопов артиллерия не доставала, но ей это было и не нужно, стратегически важную высоту, на которой расположились немцы, нужно было взять силами штрафных рот. А артиллерия нужна для того, чтобы обезвредить хоть часть мин, которыми усеяно поле перед окопами солдат рейха. Но многие из немцев все же вздрагивали, когда на поле раздавался очередной взрыв.
И вот огонь артиллерии прекратился. Все поле в дыму, дождь льет как из ведра, пар уходит к небу, дым рассеивается. Вдалеке раздается гул голосов, слов не разобрать, но ясно, что это клич наступления, что-то вроде «За Родину! За Сталина!». Дождь продолжает лить, заглушая тысячи бегущих к окопам ног, слышно лишь бульканье. И вдруг – вспышка! Бах – взрыв! Один, второй! Это не уничтоженные артиллерией мины взрываются под ногами штрафников! Крики становятся громче. Дождь продолжает лить, рассеивая последние клубы дыма. Впереди становятся видны приближающиеся фигуры советских солдат. Бах! Очередная мина разрывается на поле, штрафники падают наземь, кто-то бежит назад… Выстрелы… крики… Заградотряды вступают в действие, добивая дезертиров, улепетывающих с поля боя. Новые взрывы, новые душераздирающие крики и очередные выстрелы. Дождь продолжает лить.
Сердце Дениса обливается кровью. Смотреть, как бессмысленно подрываясь на минах или от пуль заградотрядов гибнут соотечественники, невыносимо. Денис отворачивается от поля боя и оседает наземь. До того как штрафники достигнут окопов, еще есть время, а смотреть на то, как умирают предки-соотечественники, не щадя живота своего, защищавшие родину, выше его сил. Он закрывает глаза и твердит себе, что «все это уже было, этот бой уже был, в далеком прошлом, и ничего уже не изменить». Нет, изменить, впрочем, можно, но делать этого нельзя! Поэтому остается только смотреть на все это или не смотреть. Денис прижимает к груди «шмайссер» и с закрытыми глазами начинает делать то, что он не делал никогда в жизни. Он начинает молиться. Молиться, чтобы все эти ужасы закончились как можно скорее. Тыр-тыр-тыр-тырррр… – загудели фашистские пулеметы и автоматы, а это значит, что штрафники миновали минное поле и остатки их вот-вот хлынут в окопы.
– А ну, стреляй! – раздался рев командира в самое ухо Дениса, и сильная рука вздернула его за шиворот.
– Так точно, – пролепетал Фадеев, естественно, по-немецки. Речевой чип, приклеенный на пластырь кожного цвета к горлу Дениса, работал безотказно, и, что бы он ни говорил, все выходило на идеальном немецком с берлинским произношением.
Денис глядит поверх окопа. Штрафники приближаются: гимнастерки мокрые, кое-где грязные, у некоторых разорваны, у некоторых в крови. Лица злые, полные ярости и ненависти, бегут, орут, стреляют вперед без разбору, только бы не дать фашистам повысовывать бошки из окопов. У большинства штрафников в руках старые, еще принятые на вооружение в далеком 1891 году, винтовки Мосина, старые, но надежные, и лишь у единиц пистолеты-пулеметы Дегтярева образца тридцатых, даже еще не легендарные ППШ – такие новинки только для регулярной армии, а никак не для пушечного мяса. Казалось бы, куда против «шмайссеров» и пулеметов типа MG-42, словно коса по сухой траве выкашивающих солдат.
Тыр-тыр-тыр-тырррр… Фашистские пулеметы MG-42 продолжают кровавую песню. Из стволов вырывается пламя, раскаленные гильзы летят в сторону, советские солдаты гибнут десятками. Но не отступают и, как озверевшие, прут на окопы. Один из штрафников вздергивает руку, в руке граната, он срывает чеку и кидает ее в сторону окопа. Тр-р-р… Автоматная очередь прошивает беднягу насквозь, окровавленный, он падает на сырую землю, а граната летит. Бах! Вспышка, огонь, крики, невыносимо пахнет порохом. Пулеметчик подорван. Советские солдаты ликуют и наступают еще яростней.
– Стреляй! – кричит в самое ухо Дениса командир.
И Денис стреляет из «шмайссера», поскольку ничего другого не остается. Пусть патроны в его автомате и холостые, но даже такими стрелять по защитникам Родины горько.
Совсем близко слышен свист пули, выпущенной из винтовки Мосина. Стоящий рядом с Фадеевым немец падает, в каске с символикой СС дырка, взгляд отсутствующий, по лбу стекает струйка алой крови. «Кажется, это тот самый весельчак, что сделал каску для Гризлика», – вспоминает Денис.
Пули продолжают свистеть. Совсем рядом, в считаных сантиметрах, они пролетают мимо Дениса, но ни одна его не задевает. И это не провидение, не защита высших сил и даже не судьба, это аура, искусственная аура, созданная уклонителем магнитной силы, искажающим траекторию пуль вблизи объекта, его носящего. Полезная вещь, но только против пуль. А вот гранаты…
Бах! Взрыв совсем рядом. Фадеева отбрасывает на дно окопа, сверху сыплется сырая земля. Денис сплевывает, на лицо падают капли проливного дождя, в голове гудит, в ней полная карусель. Он разжимает веки: советские солдаты, словно в замедленной съемке, спрыгивают в окопы, кричат, стреляют, но кино становится немым – слух временно потерян. Что-то липкое и горячее стекает по виску, Денис проводит ладонью – кровь. Он медленно поднимается, карусель в голове продолжается. Окопы уже заполнены штрафниками, идет перестрелка.
