Мужчины тоже наелись до отвала. Курт положил подбородок на широкую и мозолистую ладонь и смотрел на Анфису.
— Эх! — сказал он громко. — Не будь я женат, то точно бы начал за тобой ухаживать! Хорошая ты девка, Анфиса. А готовишь так, что я чуть не умер от удовольствия.
Анфиса хмыкнула.
— Ты поосторожней, Курт. Анфиса — моя няня.
Курт махнул рукой.
— Сегодня — твоя, а завтра — чья-то ещё.
Велар нахмурился. Анфиса удивлённо посмотрела на обоих мужчин.
— Пойду, посмотрю, как там дети играют, — сказала она и оставила их одних. Сейчас началась та стадия, когда мужчины будут вести разговоры о женщинах, их умениях, недостатках, достоинствах, ну и тому подобное. По крайней мере, на Земле это происходит именно так.
И, чтобы не слушать их жалобы на тяжёлую мужскую долю — она ушла. Тем более у Велара действительно тяжёлая судьба.
Дети натурально отрубились. Они лежали на диване в обнимку с игрушками и спали друг на дружке. Выглядело это смешно. Эдакая куча-мала.
Анфиса хихикнула.
Но самое весёлое — это Краз, которого они придавили. Из-под детских тел было видно только его мордочку с высунутым языком и бешеными глазами, и одну его лапу.
Как только Анфиса попала в поле его зрения, кот заорал белугой.
— Тише ты! — шикнула она него. — Сейчас тебя вытащу.
Оказавшись на свободе, Краз пулей вылетел из дома. Похоже, роль домашнего кота пришлась ему не по нраву.
Анфиса вернулась на кухню и позвала Велара.
— Дети уснули на диване, надо их перенести по комнатам.
Велар кивнул и, чуть пошатываясь, пошёл за Анфисой.
Курт тоже встал из-за стола и горячо поблагодарил Анфису за самый вкусный обед в его жизни.
Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями. Курт что-то шепнул Велару на ухо. Тот ему кивнул.
Курт взглянул на Анфису и игриво ей подмигнул.
— До встречи, хозяюшка.
— До встречи, — задумчиво ответила она.
«О чём это они шептались, интересно?» — подумала Анфиса.
Велар по очереди отнёс детей по комнатам, а Анфиса убиралась на кухне. Когда он вернулся, то помог ей в уборке — вытирал насухо посуду.
«Не мужчина — мечта», — в очередной раз подумала она, наблюдая, как старательно Велар трёт тарелки и ложки с вилками.
Закончив, они вышли в сад. Анфиса вдохнула нагревшийся за день пьянящий воздух и залюбовалась садом, где природа сияла исключительно первозданной красотой, потому что этот сад никогда не знал прикосновения садовых ножниц или местного секатора. Яблони переплелись ветвями, а местная жимолость приобрела вид тропических лиан. Розы одичали и превратились в натуральный шиповник, правда, бурно и благоуханно цветущий. Виноград, изначально увивавший фасад дома, смело отправился на поиски новых подпорок и добрался уже до садовой беседки, стоявшей метрах в десяти от заднего крыльца. По дороге к беседке виноград, нимало не смущаясь, полз просто по земле, и поэтому создавалось впечатление, что дорожки в саду выложены тёмно-зелёным блестящим паркетом.
Садовые цветы, неизвестно кем высаженные (наверное, прошлыми няньками) чахли в «парадной» клумбе, зато на всей остальной территории бушевали полевые «дикари». Анфиса не знала их названия и именовала земными — колокольчики и львиный зев, лютики и ромашки, дикая гвоздика и шалфей, фиалки, лесные мальвы — сад напоминал о настоящем лесе и вполне реальном поле.
В беседку войти было невозможно — пол там давно прогнил и провалился, а кроме того семья ярких птичек, похожих на ласточек, воспитывала в ней своё потомство.
Велар и Анфиса шли по садовой дорожке и молчали. Но молчание не было тягостным, оно было уютным, даже приятным и каким-то родным.
Анфиса повернула голову к Велару и задала давно мучавший её вопрос о проклятии.
— Вел, а как так получается, что в пророчестве говориться о твоей паре, что она дракон и не дракон, а женат ты был только на драконицах…
— Как ты меня назвала? — прервал он её вопрос.
Анфиса смутилась.
— Вел. Тебе не нравится? Или я перешла грань дозволенного? Ты извини, если что, я не буду больше так…
— Нет-нет, всё хорошо. Просто необычно звучит. Меня никто так никогда не называл. — он улыбнулся, и тут же его улыбка сошла на «нет». — А по поводу пророчества… Все мои жёны, кроме последней, были драконицами, но не совсем. У пяти женщин отцы — драконы, а матери — обычные люди. У шестой жены мать была драконом, а отец — человек.
— Ага… То есть они были полукровки?
— Нет, — сказал он. — У пары дракон-человек, всегда родится дракон, и у него будет вторая ипостась. Человеческий ген подавляется. От человека ребёнок может взять какие-то внешние данные — цвет волос, глаз, черты лица и характера.
— Ооо… а у нас по-другому… но и драконов, конечно же, в моём мире нет.
— Анфиса. Давай не будем говорить о проклятии сегодня, очень прошу тебя.
Анфиса прижала ладошки к щекам.
— Прости-прости! Не хотела тебя расстроить или обидеть!
Он улыбнулся одними уголками чувственных губ.
— Мне не за что тебя прощать. Ты — чудо, Анфиса… Я ещё не сказал тебе сегодня, но скажу сейчас. — он дотронулся до её руки и погладил изящные женские пальчики. — Спасибо тебе за всё: за то, что заботишься о детях, за дом, за сегодняшний пир, что ты устроила. Ты — невероятная женщина!
Анфиса засмущалась и сказала шёпотом:
— Спасибо, Вел. Мне приятно слышать эти слова. И скажу в ответ — мне нравятся твои дети и твой дом, и… э-ээм… ещё мне нравишься…
— А как можно сократить твоё имя? — вдруг спросил Велар и избавил Анфису от последнего признания.
Она сорвала цветок и, покрутив его в руках, игриво ответила:
— Моё имя можно сократить, как Фаня, Фанька, Фанечка, Фиса, Фисочка, Фифа… Ээээ-э, но последнее мне не нравится.
— Фанечка, Фа-а-ня-я-а… — протянул он её имя, отчего она ощутила приятную дрожь, прошедшую по телу, ведь его голос прозвучал чуть ниже обычного, хрипло и так волнующе.
Анфиса сглотнула и посмотрела в его глаза, в которых плясали настоящие бесенята.
— Ты мне нравишься, Велар.
Слова слетели с её губ раньше, чем она подумала о последствиях.
Она тут же прикрыла рот ладонью и в панике посмотрела на мужчину.
— Я знаю, — был его ответ. И он пальцем провёл по её щеке. — Я ощутил твою… «симпатию», когда ты ворвалась ко мне в спальню в одном полотенце, и ты такая удивлённая и синяя была… Ещё твой аромат тогда изменился…
Не будь Анфиса сейчас синяя, то определённо она стала бы уже красная. Её щеки пылали, а глаза хотелось опустить, и вообще появилось желание провалиться сквозь землю или рассыпаться на атомы. Было стыдно. Она же тогда ещё и подглядывала, на минуточку.
