Самым тяжелым обвинением был, разумеется, подкуп солдат. Стали вызывать свидетелей, но один из военных, утверждавший, будто был сообщником Азиатика, даже не сумел его узнать: когда ему велели указать его, он показал на другого человека. Клавдий был готов оправдать Азиатика, но тут, по просьбе Мессалины, показания дал Вителлий, бывший консулом в текущем году. Словно судьба обвиняемого была уже решена, Вителлий заявил, что Азиатик просил его поддержки, чтобы получить право самому выбрать свою смерть, и лицемерно умолял императора исполнить эту последнюю волю из уважения к заслугам обвиняемого и его дружбе с императорской семьей. Тогда, убежденный в том, что Азиатик приговорил сам себя, Клавдий позволил ему покончить с собой. Отметим снова, как просто было провести этого человека. До такой степени, что стоит задаться вопросом об истинной роли консула в этом деле. Действительно, если Вителлий участвовал в устранении Азиатика, как получилось, что его сын, один из трех эфемерных императоров 69 года, найдет сторонника в лице сына Азиатика, более того, сделает его своим зятем, то есть возможным преемником?
Тем не менее одно обстоятельство не вызывает сомнений: Азиатик возбуждал слишком большую зависть среди аристократии римского или италийского происхождения. В 46 году ему пришлось отказаться от второго консульства, опасаясь недовольства, вызванного одновременно этой новой почестью и обширностью его богатств. Он поднялся слишком высоко для провинциала, а его состояние не шло ни в какое сравнение с состоянием многих сенаторов, которые не могли, как он, устраивать дорогостоящие зрелища для плебса. Это было богатство его семьи, но он приумножил его, вероятно, не вполне законным образом. Историография не углубляется в этот вопрос, но Дион Кассий упоминает о нем, говоря, что богатства Азиатика стали причиной его гибели. Это позволяет предположить, что Азиатика преследовали и за вымогательство или нечто подобное. В пользу данной гипотезы говорит тот факт, что позднее, в речи о предоставлении галлам доступа в сенат, Клавдий назовет Азиатика «вором» (latro).
Итак, Азиатику предложили вскрыть себе вены, что он и сделал, проделав обычные физические упражнения и осмотрев свой погребальный костер. Два всадника, братья Пётра, последовали за Азиатиком, поскольку предоставляли свой дом в распоряжение Мнестера и Поппеи. Это тоже было местью Мессалины, но на этот счет возникают сомнения, когда Тацит уточняет мотив, предъявленный обвинением. Одному из обвиняемых якобы было видение, в котором Клавдий представал в венке из обращенных книзу колосьев или поблекших виноградных листьев, что было предвестием неурожая или близкого конца государя. Нехорошо рассказывать о таких снах, хуже только обращаться к астрологам за сведениями о здоровье императора: за это полагается смертная казнь. Мы и на этот раз не узнаем истинных причин, по которым были казнены эти два человека, но нет уверенности, что альковные дела императрицы сыграли в их гибели большую роль. Братья Петра, по меньшей мере, совершили какую-нибудь оплошность, а может быть, попросту были связаны с Азиатиком. В самом деле, трудно объяснить, почему казнили обоих братьев, тогда как мрачное видение явилось только одному. И потом, в 47 году атмосфера была нездоровой: в тот год на Клавдия было совершено три покушения — три всадника пытались его заколоть; возможно, к ним следует прибавить четвертого
[13]. Они явно не были связаны ни между собой, ни с делом братьев Петра, но возможно, что это дело было серьезнее, чем дает понять Тацит.
То же рассуждение применимо к делу Азиатика, в котором, вероятно, были замешаны братья Петра. Древние авторы представляют его как последнее преступление Мессалины против сенатора перед собственным падением. Но с большей долей вероятности можно увидеть в нем последнюю битву Клавдия с оппозицией, которая так и не смирилась с его приходом к власти, а некоторые ее члены ранее были врагами Калигулы. Правда, последовавшая в скором времени кончина Мессалины и брак Клавдия с Агриппиной утишат страсти. По меньшей мере новый союз между женщиной из рода Юлиев и одним из Клавдиев упрочит, хотя бы на время, позиции и легитимность императора.
Но пока этот император, которого довольно легкомысленно представляют дураком, с помощью молодой супруги предотвратил государственный переворот, несколько покушений и ценой ряда политических убийств отсек несколько чересчур громоздких ветвей у семейного древа. Что не менее важно, неудача заговора Скрибониана доказала преданность армии принцепсу и династии. Клавдий, кстати, был так этому рад, что наделил VII и VIII легионы титулом Claudia Pia Fidelis («верный и преданный Клавдия»), которым хватило благопристойности не пойти за своим мятежным полководцем.
После трудных шести первых лет царствования будущее представало более спокойным.
V. Падение Мессалины
Итак, Клавдий укрепил свои позиции, отправив к праотцам опасных людей и завоевывая Британию. Внутренняя политическая ситуация как будто уладилась, и в такой благоприятной обстановке император устроил в 47 году в Риме знаменитые столетние (Вековые) игры, к которым мы еще вернемся.
Но в 48 году разразилось любопытное дело «о свадьбе Мессалины», которое окончится роковым образом для императрицы и переиначит династический расклад. Дело очень запутанное, потому что интересы главных действующих лиц трудно определить. Начнем с изложения фактов в том виде, в каком они приводятся в историографии. В тот год Мессалина влюбилась в Гая Силия, назначенного консулом на 49 год, самого красивого мужчину в Риме. Императрица делиться не любила, а потому побуждала своего любовника развестись с женой, Юнией Силаной. Силий оказался в затруднительном положении: согласиться — навлечь на себя гнев Клавдия, отказаться — погибнуть, ибо Мессалина не любит, когда ей противятся. Так что он согласился, понадеявшись, что их связь останется тайной. И потом, императрица молода, привлекательна и очень щедра к тем, кто ее удовлетворяет. Так станем же наслаждаться моментом, а там — будь что будет! Однако насчет тайны прекрасный Гай вскоре утратил всякие иллюзии: императрица настолько в него влюбилась, что не давала ему и шагу ступить, следуя за ним по пятам. И если бы только это! Хуже всего было то, что теперь она регулярно являлась к нему домой со всей своей челядью и даже начала перевозить туда кое-какую утварь из императорского дома…
Если до сих пор Тацит изображал Силия смирившимся и пассивным, то теперь наделяет его инициативой и объясняет перемену в его поведении «роковым безрассудством», а может, Силий счел, «что единственное средство против нависших опасностей — сами опасности» и «тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости». Иначе говоря, Силий оказался доведен до того, что ему стало нечего терять, зато он мог выиграть всё. Он предложил Мессалине ни много ни мало как совершить переворот: «Он не женат, бездетен, готов вступить с ней в супружество и усыновить Британника. Если они опередят Клавдия, доверчивого и беспечного, но неистового во гневе, у Мессалины сохранится прежнее могущество, но добавится безопасность».
