Наконец, уже со второй половины XI в. понтифики начинают освящать действия своих сторонников в гражданских войнах, которые ведутся в Италии и противопоставляют пап их противникам, тем самым предвосхищая будущие крестовые походы против врагов папы. Так, например, Святой Престол активно поддержал движение проклюнийской миланской татарин — возникшего в XI в. в североитальянских городах религиозного движения, отстаивавшего интересы григорианской реформы. Папа Григорий VII добивался отмены инвеституры в Милане, поскольку там ломбардская знать поддерживала германского короля Генриха IV и выступала против независимости Апостольского Престола. Широкие слои населения, выступавшие против засилья местных сеньоров и духовенства, оказались на стороне папы. Один из поборников патарии, рыцарь Эрлембальд, убитый в 1075 г., был признан Церковью мучеником веры. Он был среди тех, кто сражался против христиан за дело римского понтифика (а не против язычников в защиту христианства), и тем не менее его называли «рыцарь Христов» (miles Christi) и ему было обещано то небесное вознаграждение, которое причиталось тем, кто погиб в войне, освященной папской властью…
Итак, в течение всего XI в. и особенно во второй его половине, в эпоху григорианской реформы, учащаются случаи вмешательства понтификов в светскую сферу, особенно сферу войны. Церковь пытается регулировать частные войны, от которых страдает все общество, в том числе она сама, и вводит институты «божьего мира» и «божьего перемирия». Папство благословляет войны, преследующие цель возвращения бывших христианских земель у неверных: в этих военных кампаниях понтифики обещают отпущение грехов оставшимся в живых и небесную награду павшим в битве. Причем речь идет не только о кампаниях против неверных: те же самые привилегии предоставляются участникам экспедиций, которые велись ради расширения или защиты папских владений. Таким образом, войны, предпринятые за интересы христианства, и, в частности, за интересы Святого Престола, достигают в тот момент наивысшей степени сакрализации: с этой точки зрения крестовый поход отнюдь не был такой уж радикальной новацией. Отправляющимся на Восток воинам будут жаловать те же самые привилегии и сулить те же самые обещания, которые в связи с разными обстоятельствами уже давали прежде ратникам, сражавшимся за христианскую Церковь и Святой Престол.
Сама идея священной войны, которая собственно и привела к крестовому походу, была результатом сочетания двух важных факторов: с одной стороны, рассмотренных выше военных кампаний, начавшихся на христианском Западе, с другой — процесса укрепления папского авторитета в результате успехов клюнийской реформы. Эта идея была прежде всего тесно связана с религиозными и политическими планами папы Григория VII (1073–1085), одного из самых ярких подвижников реформаторского движения, который притязал не только на верховенство в Церкви, но и на верховенство над светскими государями. Мы видели, что уже в течение XI в. папство стремилось распространить влияние в мирской сфере, подчинив своему сюзеренитету крупных сеньоров и поставив светских государей на службу Риму, расширяя на основе Константинова дара владельческие права вотчины св. Петра, обосновывая свои притязания с помощью «Лжеисидоровых декреталий». В уже упоминавшемся сочинении «Диктат папы» Григорий VII обосновал притязания папской власти на всемирную теократию: в 27 главах этого документа утверждалось, что Римская Церковь, и только она, создана Иисусом Христом, она никогда не ошибается и не ошибалась; вся власть — не только духовная, но и светская — исходит от римского понтифика: он имеет право вмешиваться во все дела и всех судить, будучи сам неподсудным, он распоряжается коронами, низлагает государей и епископов, освобождает подданных от присяги правителю, издает законы для всего христианского мира и пр.
По существу, римский первосвященник стремился создать универсальную папскую теократию (если не иерократию) во главе с папской курией, куда должны были войти все христианские государства. Понтифик мечтал о расширении границ римско-католического мира и о распространении католической веры на новые территории, а также о привлечении к единению греков-схизматиков — примирению западной и отпавшей от католической веры восточной церкви — и борьбе с еретиками. Те войны против неверных и язычников, которые освящались в IX–XI вв. Апостольским Престолом, часто сопровождались распространением латинской литургии на завоеванных землях и во многом служили подобным целям. Григорий VII пытался осуществить давнишний религиозно-политический идеал Средневековья — обеспечить идею царства Божьего на земле, объединить человечество во всемирную христианскую республику (res publica Christiana). Но вопрос стоял о том, кто должен вести христиан к этой цели и кто должен стоять на вершине христианского общества — тот, кто стоит у кормила духовной власти, или тот, кто возглавляет светскую власть, «царь» или «священник», т. е. — папа или император. Этот вопрос, как мы знаем, приобрел особое значение во время борьбы за инвеституру в разгар конфликта германского короля и императора Священной Римской империи Генриха IV и римского понтифика Григория VII — конфликта, разделившего средневековое христианское общество на две партии — сторонников императорского и папского лагеря. Собственно, сама проблема инвеституры — чрезвычайно важная, поскольку выборы епископов были мощным средством управления аристократией — понималась обеими партиями как частный аспект более общей и важной проблемы, касающейся взаимоотношений «священства» и «царства», духовной и светской власти. У обеих партий был общий идеал всеобщего мира и единства христианства, создания вселенской Церкви, но разные представления о том, как осуществить эту цель на земле. Согласно теории двух мечей, церковная и мирская власть — «священство» и «царство» — должны править в обоюдной взаимосвязи, но на почве средневековой теократии возникало двоевластие. С точки зрения папской партии, религиозно-политическое единение народов возможно лишь под властью понтифика. И той же задаче объединения человечества во всемирную res publica Christiana была подчинена идея Священной Римской империи — главой в этой республике, представителем ев. Петра, как считали сторонники этой партии, является император, которого, с их точки зрения, понтифики обязаны чтить как помазанника, получившего власть от Бога непосредственно, а не от Апостольского Престола, как считали сторонники папы. И поскольку, — говорили сторонники светской власти — Империя испокон веков служила провиденциальным целям, высшим целям христианской теократии, что подтверждают примеры Константина Великого, Карла Великого и др., — то и право инвеституры должно быть у императора, и он должен распоряжаться епископскими кафедрами…
В спорах со светской властью папская партия опиралась на теоретические идеи, возникшие еще в первые века истории христианства — такие, как, например, идея «власти ключей», т. е. примата власти римского понтифика, его верховенства над другими христианскими патриархами. Основанием для признания главенства папы служило обещание Христа, данное им св. апостолу Петру: «И Я говорю тебе: ты — Пётр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то и будет связано на небесах, что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф 16:18–19). Иными словами, речь шла о власти, переданной Спасителем св. Петру, и его праве «решать» и «вязать» дела Церкви, т. е. о праве отпускать или оставлять грехи, которое реализовалось при совершении исповеди. Таким образом, клиру были переданы средства спасения христиан — оно отвечало за христиан на Страшном суде, а папа в качестве вселенского пастыря говорил и действовал как наследник св. Петра. В теории папа обладал «полнотой власти» (Ин 1:16), под которой подразумевалась высшая власть понтифика в религиозных делах.
