– Да вот, с одним товарищем, – проворчал тезка Опалина, – простите, но, кажется, вы не представились…
– Иван Григорьевич Опалин. Я из московского угрозыска.
– Ого! – уронил человек в кресле, и Иван понял, что его собеседник по-настоящему заинтригован. – Что ж, будем знакомы. Я Иван Ильич Броверман, это моя сестра Вера Ильинична… э…
Стукнула калитка, в сад вошел Кеша.
Из-за особенностей дороги ему пришлось остановить машину примерно в сотне метров от дачи, причем для того, чтобы довести автомобиль хотя бы до этого места, ему потребовалось все его мастерство.
– Добрый день, – сказал он, изобразив что-то вроде поклона, и повернулся к Опалину. – С трудом удалось развернуться… хорошо, хоть дерево нашел, под него поставил машину, пусть остынет. Веришь ли, руль просто раскалился.
Вера поглядела на Кешу и с грохотом выронила таз, из которого при падении выплеснулась вода.
– Я Кеша Максимов, – объявил шофер и снова поклонился.
– Боже, какая я неловкая, – сказала Вера с досадой.
Опалин подошел к ней и поднял таз.
– Ничего страшного, это же просто вода, – заметил он, вынудив себя улыбнуться.
На самом деле ему хотелось увидеть вблизи выражение лица хозяйки дома.
Ему показалось, что Вера не просто так выронила таз. А что, если она испугалась его спутника? Что, если Кеша вовсе не случайно ехал по шоссе и предложил подбросить его, чтобы узнать, что он, Опалин, собирается предпринять?
Ведь не зря же сказал Парамонов, что Броверманы знают, кто убил их брата, но предпочитают молчать. В такой ситуации люди обычно держат язык за зубами потому, что они напуганы. А вдруг Кеша…
«И я, как нарочно, разболтал ему, что я из угрозыска… – мелькнуло в голове у Опалина. – Черт побери!»
– Все в порядке? – спросил у сестры Иван Ильич.
Уж он-то точно не опасался Кеши и вообще не обратил особого внимания на его появление.
– Да, да, – отозвалась сестра и повернулась к Кеше. – Вообразите, когда вы вошли, я почему-то вспомнила почтальона. – Говоря, она быстро поправила волосы, переставив несколько шпилек. – Помнишь, Ваня? Почтальон… как же его звали… который летом четырнадцатого года принес известие о том, что Россия вступила в войну.
– Да не помню я, – с досадой отозвался брат, убирая гитару. – И при чем тут война? Все же знают, что большевики ратуют исключительно за мир. – В его последней фразе зазвенела жалящая ирония.
– Странно, что иногда появление почтальона может разделить жизнь на до и после, – со вздохом промолвила Вера Ильинична. – Мы тут живем, так сказать, на отшибе, гости бывают у нас редко… Я очень, очень рада. Проходите, пожалуйста, я… Я сейчас накрою на стол.
Опалин ощутил что-то вроде разочарования.
Он ошибся, хозяйка дома вовсе не испугалась Кеши, просто его появление напомнило ей о знаковом образе из ее прошлого. Когда она говорила, что «очень рада», по голосу и по выражению лица чувствовалось, что она действительно рада и что гости не внушают ей никаких опасений.
– А юноша со шрамом из Москвы, – вмешался Иван Ильич с сардонической улыбкой. – И даже из уголовного розыска. Признайтесь, молодой человек, вы все выдумали про Варвару Дмитриевну, а?
– Нет, не выдумал, – сердито сказал Опалин. – Я у нее живу.
– А!
Собака поднялась с места и затрусила в дом.
Иван Ильич откинул плед и взял костыли, которые были прислонены к стене.
– Нет, молодые люди, не надо мне помогать, – сказал он сухо, когда Опалин и Кеша одновременно сделали движение, чтобы помочь ему. – Прошу вас, не стоит… Вы ведь по поводу моего брата? – Остановившись возле Опалина, он пытливо всмотрелся в его лицо. – По крайней мере, это хоть немного отвлечет Веру.
Он скрылся в доме; его сестра удалилась еще раньше.
Кеша снял фуражку и вытер пот со лба.
– Что это за люди? – спросил он.
– Помнишь утопленника, который всплыл во время съемок? – вопросом на вопрос ответил Опалин. – Это был их брат.
Кеша огляделся.
– Невеселая у них жизнь, – пробормотал он, поежившись.
Опалин не стал отвечать. Он сказал:
– Знаешь, этот дом ужасно милый. Но… как бы это сказать… В общем, ему бы лучше стоять в каком-нибудь другом месте.
– Зато море близко, и есть пляж. – Кеша пожал плечами. – Что толку говорить о том, где дом мог бы стоять, раз он уже здесь?
Вера Ильинична пригласила их войти, и Иван заметил, что она переменила блузку на более нарядную, приколола брошку и набрызгалась одеколоном.
Опалину было немного совестно – он отлично сознавал, что явился сюда вовсе не бескорыстным гостем. А между тем ему с Кешей уже показали, где находится рукомойник, усадили за стол и стали хлопотать вокруг них.
– Неужели у вас нет горничной? – спросил шофер, глядя, как Вера Ильинична расставляет тарелки.
– Домработницы? Летом – нет, – ответила хозяйка, – летом тут все живут сдачей внаем и не хотят идти в услужение… Потом, когда сезон кончается, конечно, найти прислугу проще.
Опалин начал говорить, что он пришел по делу, что ему совестно обременять Веру Ильиничну и ее брата…
– Конечно, по делу, – закивала она, – мне брат уже сказал, что вы интересуетесь тем, почему Максим… Ох-ох-ох! – Вера Ильинична протяжно вздохнула. – Вот после обеда и поговорим. – Она повернулась к шоферу. – Вы любите виноград, Костя?
– Я Кеша, – поправил ее тот, сконфузившись. – Ну… да, люблю.
– Вот и прекрасно! – воскликнула Вера Ильинична. – У нас свой виноград… вообще все свое, я хочу сказать, что касается фруктов… и вино тоже… Ах, вино, как я могла забыть! – И она побежала за вином.
Опалин огляделся.
Милая старая мебель, горка с фарфором, по стенам – фотографии в рамках, несколько любительских пейзажей. Он поднялся с места и стал бродить по комнате, изучая фотографии. Его всегда привлекали снимки, особенно те, в которых была запечатлена семейная история. От собственной матери, которая уже умерла, у Опалина осталась только одна фотокарточка.
Муж и жена, мать и дочь, родители и группа из пяти детей – три мальчика, две девочки. А вот, очевидно, Вера Ильинична – гимназистка. Он ошибся, она не была красавицей – подвел пухловатый овал лица, но по-своему она была прелестна. Юноша в студенческом мундире, его брат, также в мундире, а вот группа из четырех подростков в черном – кто-то умер. Должно быть, брат – мальчиков осталось только двое. И опять – карточки, карточки, карточки. Постаревший глава семейства без жены, группа из трех взрослых детей…
Машинально Опалин отметил, что снимков, сделанных после 1917 года, тут, по-видимому, не было.
Он услышал характерный стук костылей по половицам и обернулся.
