В голове ее крутились какие-то обрывки сведений, полученных во время учений: что если, допустим, химическая война, то надо надевать противогаз, а если землетрясение… постойте-ка… Что-то суровый неулыбчивый лектор говорил по поводу землетрясений. Но, как назло, она все забыла.
А, вот! Немедленно покинуть здание, выйти на открытое пространство…
– Андрей! – Она стала отчаянно стучать в дверь Еремина кулаком. – Андрей, землетрясение! Спасайтесь!
Кто-то кашлянул у нее за спиной. Она обернулась: перед ней стоял Еремин, в костюме, весь собранный – во всех смыслах слова – и даже с небольшим чемоданчиком в руке.
– Все уже покинули свои номера, – сказал он так спокойно, как будто стены вокруг них не дрожали и пол под ногами не ходил ходуном. – Я хотел идти вас искать.
Лёка бросилась ему на шею и расплакалась.
Голлербах и Мельников вывели из гостиницы режиссера, который все еще не мог передвигаться самостоятельно. Тася вывела Марусю и, поручив ей «присмотреть за папой», стала бегать за чемоданами.
Винтер кричал, чтобы она образумилась и успокоилась, но как раз успокаиваться Тася не желала. Мельников пошел помочь ей с чемоданами и был ушиблен упавшим камнем.
Сценарист уверял, что пострадал не сильно, но все заметили, что он держится за спину.
Мало-помалу вокруг режиссера собрались почти все члены съемочной группы, которые жили в гостинице. Шепотом из уста в уста передавали, будто галантный Нольде сбежал из постели очередной любовницы, едва натянув подштанники и бросив даму на произвол судьбы, а любитель порнографических открыток Светляков, напротив, помог выбраться целой семье, выбив дверь.
Также от окружающих не укрылось, что Лёка держится вблизи от Еремина, в то время как Вася с независимым видом стоит поодаль.
Затем Тася заметила машину с Кешей и отважно бросилась на перехват.
Пристроившись на каком-то обломке, Матвей Семенович вяло наблюдал за перепалкой жены режиссера с Опалиным и Кешей. Пестрый попугай сидел на плече уполномоченного, который выглядел, как заправский пиратский капитан.
Машина уехала, Тася, плача, вернулась к мужу, бессвязно жалуясь на «мерзавца репортера» и «подлеца шофера», которые ее обидели.
– Я так хотела, чтобы мы уехали! Смотри: все, кто может, бегут… Разве ты не понимаешь, что происходит? Крым проваливается под воду! Он превратится в остров и утонет! Мы погибнем здесь!
Она зарыдала, стала рвать на себе волосы, у нее появились признаки буйства.
Володя не без труда нашел доктора, и тот дал жене режиссера успокоительное, но она тотчас же стала вертеть головой и яростно отплевываться.
– Не хочу! Вы меня травите!
Она попыталась наброситься на врача. Володя и Светляков кинулись к Тасе, схватили ее за руки, но она начала выть и вырываться. Не выдержав, Матвей Семенович встал и пересел подальше, чтобы не видеть этого.
– В конце концов, у меня тоже нервы, – негромко сообщил он попугаю, – однако же я не схожу с ума!
– Матвей Семенович, – дрожащим голосом обратилась к нему Лёка, – как вы думаете, когда все это кончится?
– Когда-нибудь, – уверенно ответил Кауфман. – Непременно! А как же иначе? Все на свете кончается, надо только потерпеть.
Пока киношники обсуждали положение, в котором оказались, в другой части Ялты Валя Дружиловская закончила перетаскивать из частично разрушенного дома нехитрый семейный скарб.
Бабушка, родители и пятеро братьев и сестер помогали ей. В конце улицы горел дом, освещая ночь, как диковинный факел.
Не чувствуя под собой ног от усталости, Валя присела отдохнуть на груду вещей, и тут возле нее резко затормозила черная машина.
Рядом с шофером стоял Сергей Беляев, и что-то такое было в его взгляде, что храбрая обычно Валя затрепетала.
– Тебя… тебя выпустили? – проговорила она с усилием.
– Я сам себя выпустил, – усмехнулся Сергей. – Представляешь, стена камеры рухнула. Ну как упускать такой случай?
Валя поглядела на лица людей, которые сидели с ним в машине, и ей стало не по себе. Каторжные рожи, сказала бы ее старомодная бабушка. Бандит на бандите.
– Так ты… Ты и правда…
– Давай залезай, – сказал Сергей, он же Сеня Царь, протягивая ей руку.
Валя дрогнула.
– Нет. – Она мотнула головой. – Я с тобой не поеду.
– Не поедешь?
Тут только она разглядела у него за поясом револьвер, и то, как легко и привычно лжефотограф взялся за оружие, развеяло ее последние сомнения.
– Я никуда с тобой не поеду, – огрызнулась Валя, – можешь меня убить! Не поеду, и точка!
Ее собеседник скользнул взглядом по ее лицу, уловил, как дрожат ее губы, и негромко, оскорбительно рассмеялся.
– Очень надо… Дура! Живи со своими жалкими стишками и мечтой о принце, который никогда не придет…
Его спутники засвистели, заулюлюкали, и машина, развернувшись, скрылась в ночи. Валя вся разом как-то обмякла и стала вытирать проступивший на лбу пот.
– Кто это был? – крикнула мать, которая пересчитывала и перекладывала уцелевшую фарфоровую посуду, не обращая внимания ни на землетрясение, ни на горевший неподалеку дом.
– А?
– С кем ты только что говорила?
– Так, – ответила Валя, закусив губу. – Ни с кем… – Ее всю еще трясло после недавней беседы.
…Опалин помогал переносить койки с детьми, вышибал заклинившие двери и порой успевал на ходу сочинить для очередного маленького слушателя какое-то подобие сказки.
Выдумывать он не умел, и оттого получалось или странно, или нелепо, но само его присутствие действовало на людей успокаивающе.
Когда стало ясно, что все пациенты покинули здание и находятся в относительной безопасности, он просто повалился на землю и обхватил руками колени.
К нему подошел Стабровский и молча протянул раскрытый портсигар.
Это было, в общем, признаком уважения, потому что доктор слыл человеком с характером и с кем попало папиросами не делился.
Опалин поглядел на Андрея Витольдовича, взял две папиросы и сунул в карман.
– Что-то сейчас не хочется курить… Я потом.
– В городе сильные разрушения? – спросил доктор своим глуховатым, невыразительным голосом.
– Боюсь, что да. Думаю, весь южный берег…
Он не закончил фразу, вспомнив еще об одном месте, где могла понадобиться его помощь.
– Кеша! Как, по-твоему, мы сумеем сейчас проехать в Гурзуф? К Броверманам?
– Если шоссе не завалено, – ответил шофер из темноты.
– Я вам больше не нужен? – спросил Опалин у доктора, поднимаясь на ноги. – Тогда я пойду, попрощаюсь с товарищем.
