Сообщения, видимо, о том, что по уши заняты и свидание сегодня уж точно в пролете.
«Вызван докладом Малый Совнархоз. К обеду не жди. Твой суслик».
Наконец все готово, последние подбегания, поправления на мне чего-то, «Моторы идут!» и «Тишина в студии!» и «Ролик номер семь, дубль один!», хлопок, «Ксюха, ты в кадре, тебя видно!», ну… поехали!
И так пять часов.
Все до одной белки изнемогли и вывалились из колес и из крутящихся кресел, и даже шоколадные батончики не помогли, что уж говорить о кофе!..
Взяли, разумеется, два первых дубля, которые были сняты минуты примерно за четыре. Так случайно получилось, что они оказались самыми лучшими.
И поехала я домой, где, конечно, все спали и никто меня не ждал, потому что ночь была уже совсем глубокой.
Нет, я бы пожалела себя и даже, может, поплакала над своей горькой участью бесконечно трудящейся и загнанной, как лошадь, немолодой женщины, если бы поняла, чем именно я все это время занималась!..
Не так, не так!.. Именно потому, что я как-то очень отчетливо и ясно поняла, чем именно весь вечер занималась, жалеть себя мне было стыдно.
Бодрясь и так и эдак поводя уставшими плечами, – я ведь пять часов стояла под софитами и говорила, как попугай, одну и ту же фразу, – в предвкушении процедуры снятия грима, а это дело небыстрое, непростое и очень противное, в ожидании рассвета, который вот-вот должен был наступить, сгоревшая на работе, я заварила чаю и страшно удивилась, когда из спальни, щурясь, почесываясь, позевывая и пошатываясь, появился мой муж. Собственно, разбудил его не мой приезд, а наша собака, которая спросонья забрехала, когда я вошла.
– Здорово, – сказал Женька и отхлебнул из стакана. – Ну, как там все было? – И похвастался: – А я вечером телевизор смотрел, очень интересно. Там в передаче один мужик женился на какой-то певичке, я, правда, не помню, как ее зовут. Только он ее вскоре бросил и женился еще на ком-то, не помню, как зовут. А до этого у него была жена довольно приличная, на той он был женат лет двадцать. Богатый такой мужик, сделал бизнес на свиньях.
– На ком?! – пролепетала я.
– На свиньях, – пояснил мой муж. – У него такой бизнес был, свиной. Правда, я не понял, как его зовут, но очень интересно!..
Ну я-то как раз все поняла!..
Пойду-ка я пока что за письменный стол. Пусть я лучше буду похожа на Фаину Раневскую с тряпкой на голове, чем на безымянный персонаж из рекламы. Никто не знает, как его зовут.
Оранжевый медведь
Поздний субботний вечер. Супермаркет был не из дешевых. По пустынным и прекрасным залам слонялись дамы и джентльмены. Облаченные в форму продавцы с усталыми, но приветливыми улыбками рекомендовали им, то есть нам, слоняющимся, тот или иной сорт рыбы, а также коробочки со свежей мятой и французским тимьяном.
Все как у людей.
На этих троих я обратила внимание не сразу – потому что хотелось домой и я изо всех сил мечтала о горячем чае и бутерброде с колбасой. Хотя мне всегда есть дело до окружающих, я подслушиваю, подглядываю, вытягиваю шею и повожу ушами. А потом все это идет в дело, то есть в романы.
Помните, как у великого русского писателя Гончарова?.. «Только смотри, будь осторожен, а то и тебя воткнет в роман!»
Она была в весенней шубейке и темных очках, задранных на платиновые волосы, он в короткой куртке и норвежском свитере, а их сын в чем-то на редкость неопределенном. Впереди шла она с каменным, напряженным стиснутым лицом, потом он, с лицом гневным и красным, а позади тащился пацан, сгорбив плечи и сунув в карманы ручки-палочки, на которых в силу переходного возраста «уж отросли здоровенные мужские кулачищи» (см. того же самого Гончарова, роман «Обрыв»).
И они все время ссорились.
Вернее, ссорился в основном глава семьи. Как только супруга пристраивала в корзину очередную упаковку, супруг тут же подскакивал, выхватывал пристроенное, изучал ценник, закатывал глаза, говорил, что это невозможно, невозможно дорого, и какого лешего это все надо, только бы транжирить, положи на место, кому сказал!..
Парень молчал. Ему было неловко, время от времени он стрелял по сторонам глазами, не слышит ли кто папашиных экзерсисов, а потом опять опустил взгляд в пол, как будто самое интересное было именно на полу.
Папаша все зудел и зудел, а я все шла за ними, как привязанная, и красивая еда, обещавшая так много радости, как только удастся добраться до дома, меня больше не интересовала, а интересовало только одно: остановится он когда-нибудь или нет?! Ну ведь ежу понятно, что у него «все как у людей», и в магазин этот он пришел по своей воле, вернее, приехал, уж точно не пешком перся, и не последняя тысяча у него в кармане, и жена с сыном не виноваты в том, что все так дорого. Так чего зудеть-то бесконечно?!
И тут дошло дело то ли до блинов, то ли до пирогов, которые супруга положила в корзину, а он, разумеется, немедленно выхватил и швырнул обратно, а парень, на свою беду, очень тихо сказал, что ему хочется этих самых блинов или пирогов…
Папаша возликовал, ощутив почву под ногами. До этой секунды все молчали, и его красноречие и эмоции явно пропадали даром. А тут такая удача!..
– Да ты знаешь, как я вкалываю?! Я сутками сижу на этой гребаной работе! А для чего, спрашивается?! Для того, чтоб ты блины жрал?! Отвечай! Для этого, да?! Не-ет, голубчик, так не пойдет! Ты будешь жрать, а я вкалывать?! Нет, ты не отворачивайся, ты на меня смотри! Я тебя кормлю!
И так далее и тому подобное, и во всех вариациях, и не хочу я продолжать, потому что противно.
Парень слушал, опустив лицо, и уши у него горели, и дрожали длинные девчоночьи ресницы. Нет, он не плакал, конечно, он ведь совсем «большой» и к спектаклям такого рода наверняка привычный, не в первый раз и не в последний, чего там, переживем!..
Пока он выступал, мамаша догрузила корзину и направилась к кассе, папаша устремился за ней, и парень поднял голову. И посмотрел на меня, а я посмотрела на него.
Я не знала, как его утешить, чтобы не сделать хуже. Ему и без меня было неловко и стыдно, и уж точно расхотелось и блинов и пирогов, и любое сочувствие только добавило бы страданий и унизило еще больше, а ему уже достаточно унижений для одного вечера.
Что мне было делать? Я пошла в отдел игрушек и разыскала там самого большого и самого дорогого медведя. Покупать игрушки в таких магазинах – идиотизм и нелепость. Очень дорого и бестолково, но я должна была его купить.
Я влетела домой, втащила за собой медведя и кинулась обнимать первого подвернувшегося под руку сына – подвернулся старший – и совать ему медведя. Он страшно удивился, а я целовала его девятнадцатилетнюю изумленную морду, а потом, громко топая, прибежал младший, и его я тоже целовала и обнимала, и говорила им, как я их люблю и какое счастье, что они у меня есть, и сейчас, сейчас мы все будем пить чай с тортом, и станем смотреть кино, хоть до самой ночи, и разговаривать о хорошем, и мечтать, как в отпуск поедем, все вместе.
