Сердце у меня колотилось, и спине было мокро.
Дело в том, что когда-то, давным-давно, так уже было – я звонила, а он не отвечал. Я долго звонила, а он все не отвечал и не отвечал. Я рассматривала сувениры и неотвязно, тяжело думала, как все было тогда.
Мы ссорились ужасно, как не ссорились ни до, ни после. Мы на самом деле больше не хотели слышать и понимать друг друга, а это почти невозможно вынести, особенно когда уверен, что второй – всегда, по определению, от начала и до конца мира! – на твоей стороне. Мы перепутали все стороны, как в пургу, когда стоит на секунду закрыть глаза, и ты уже не знаешь, куда идти, и замерзаешь в двух шагах от собственного дома. Просто потому, что не знаешь, где именно дом!..
Мы ссорились, и я удалилась в пансионат, потому что не могла его видеть, и присутствия рядом выносить не могла, и разбираться ни в чем не могла, устала.
Оттуда я ему позвонила, и телефон у него не работал.
Не знаю, почему я тогда так перепугалась, до слез, до истерики. Должно быть, потому, что со всей силой своего недюжинного воображения представила, что теперь так будет всегда – я буду звонить, и его телефон будет «вне зоны», и я даже никогда не смогу сказать ему, какое он чудовище и как я его люблю!..
Должно быть, я набрала номер раз тридцать подряд, а он все не отвечал, и я поняла, что жизнь моя кончилась – здесь и сейчас, в этом чертовом пансионате, куда я удалилась, чтобы пострадать как следует, и наказать его, и…
И тут он перезвонил.
Я трогала сувениры в цветочной лавочке, посматривала на дядьку возле автомата, который все не уходил, и вспоминала.
Он тогда испуганным голосом спросил, что случилось. А я голосом трагическим спросила, почему у него выключен телефон.
Тогда он шумно, как слон, выдохнул, и объявил, что телефон не выключен, а просто он с тестем в подполе клал кирпичи. А телефон, стало быть, в подполе не принимает. Сигнал слаб.
На заднем плане тесть, то есть мой папа, голосом громовым отдавал какие-то указания. Он в драму всей нашей жизни посвящен не был и не желал посвящаться.
Как я потом неслась домой!.. Как пихала вещи в сумку, как ждала машину, которая должна была довезти меня «в город», как подгоняла водителя – быстрей, быстрей!..
И все обошлось.
«Слон карманный» прочитала я на этикетке и вдруг как будто проснулась. «Карманный слон» представлял собой игрушку с ладонь величиной. Он был сшит из плюша, и у него были бусинки-глаза, смешной хобот, и голова болталась, как будто кивала.
Дядька ушел, я подскочила к автомату и стала бестолково пихать в него деньги, автомат зудел и плевался, но я все совала и совала, и в конце концов засунула довольно много, а потом еще выжидала время, когда «платеж пройдет», перебирая разнообразных слонов.
И вдруг он позвонил, очень недовольный.
– Зачем ты мне опять положила кучу денег?! Сто раз тебя просил – не клади, не клади! Я не люблю, когда у меня на телефоне…
– Он у тебя не работал! – пискнула я.
Я сообщила ему, что он бесчувственный и разговаривать с ним совершенно невозможно, а также, что я завтра приеду. Он сказал:
– Наконец-то!
– И давай в следующий раз поедем в Питер вместе.
Он ответил:
– Давай!
И я пошла и купила слона карманного.
Они добрые, сильные и выносливые, и очень страшные, если их разозлить как следует. Они топают, фыркают, все роняют, и тонкости им неведомы.
Но когда каждое утро по моей спальне ходит слон, я точно знаю – все хорошо.
Сеть
…Да уж, этот самый Интернет занимает очень много места в нашей жизни, что и говорить!.. Еще он занимает очень много времени. Некогда работать, ведь нужно то и дело сообщать «абонентам» в социальных сетях, что работать решительно некогда, ну когда же работать, если нужно то и дело сообщать, а времени нет? Еще он развивает эмоциональную сферу и фантазию – ну где же, как не в нем, родимом, горевать, что любимый бросил, а манная каша пригорела, и где же врать, как не там?! Все равно никто никогда не узнает всей правды, то есть пригорела ли каша на самом деле; можно писать что угодно, и все сойдет, ведь остальные «абоненты» тоже врут, и понятно, что врут, и во вранье и есть самый цимес.
Огненная штука, одним словом.
Но и это еще не все. Интернет с некоторых, относительно недавних, пор еще и… как бы это выразиться… определяет судьбы. Я сейчас совершенно серьезно говорю. До вмешательства этой практически потусторонней силы была одна судьба, а впоследствии, после вмешательства, как после налета инопланетян, стала другая.
Вот вам пример.
Читаю статью в журнале. Статья про любовь, а я страсть как люблю читать про любовь! Правда, в начале повествования мне сообщается, что это даже не совсем статья, а исповедь, и тут я немного падаю духом и начинаю чувствовать себя отчасти батюшкой, который должен принять исповедь и отпустить грехи.
Опыта такого у меня нет, должная подготовка отсутствует, неловко мне, но куда деваться-то? Исповедь так исповедь, тут уж не до моих капризов.
История, прямо скажем, душераздирающая, и Интернет занимает в повествовании центральное место.
Молодая актриса прожила долгую, но трудную жизнь. Вначале ей пришлось родиться, потом ее определили в ясли, затем в детсад, следом в школу. Она много и упорно трудилась, не зная сна и отдыха.
В деревне у бабушки ела смородину. Летом ездила в спортлагерь. Зимой посещала занятия. Так, в трудничестве, проходило детство, а потом она обрела призвание. Пришлось много потрудиться, чтобы ее приняли в институт. В институте пришлось работать день и ночь, чтобы ее взяли в массовку. В массовке пришлось прикладывать массу усилий, которые не прошли даром. Где-то по дороге – от невыносимых трудностей – молодая актриса согласилась на фотосессию, предложенную каким-то подозрительным и недобросовестным фотографом. Фотографировалась она, ясное дело, в странных позах и голышом.
В исповеди это называется «обнаженной», что не меняет сути дела.
Ну снялась и снялась. Когда актриса была молода, так делали все, потому что было трудно. С тех пор прошло много лет, года три, наверное, и все изменилось. С одной стороны, стало легче, массовку сменили эпизоды. С другой – еще более трудно, потому что жить с таким грузом за плечами – массовкой, эпизодами и недобросовестным фотографом – невыносимо трудно. Зря она тогда согласилась сниматься. Она же православная! А настоящие православные женщины, по идее, не должны фотографироваться обнаженными, это как-то не до конца православно.
Молодая актриса, конечно, не сразу это осознала. Осознание пришло позже, но не одно. Они вдвоем пришли – осознание и настоящая, большая, не совсем первая и далеко не последняя любовь.
