Муж мой старается на своей работе – домой приезжает поздно, взять отгул не может никогда. Если у него конференция или нужно статью сдавать, мы все охвачены серьезностью момента. Стараемся не приставать, не мешать ему думать. Он старается за выходные переделать все, что не получается переделать за неделю, – приладить отвалившийся плинтус, поменять прокладки в кране, съездить к родителям на участок, слазить в колодец и наладить насос.
Мишка, наш старший сын, «молодой специалист», тоже старается! Он пока еще не очень хорошо умеет работать, но старается не подводить начальство, не лениться, не опаздывать, не задавать идиотских вопросов. Например, какого лешего нужно такое количество согласований и подписей для самого простого дела? Это бюрократическая система, сыночек, привыкай. Он старается привыкать.
Тимофей ничего не старается.
Если бы мы не лезли к нему ежеминутно, не расталкивали по утрам, не зудели, как прилипчивые оводы, что нужно сделать уроки, он бы не делал ничего. Он бы смотрел на спортивном канале футбол или волейбол – ему совершенно не важно, лишь бы зрелище его не беспокоило, – и читал бы книжки.
Сейчас в связи с тем, что мы к нему лезем с уроками и прочими обязанностями, он читает их в ванной. Тимофей идет в ванную, запирает за собой дверь – а как же, ванная же очень интимное место, – ложится непосредственно в сосуд и читает. Да, воду он не наливает! Он лежит в джинсах и футболке в пустой ванне за запертой дверью и читает. Может так час лежать, два. До вечера может. Но до вечера не получается, мы начинаем ломиться, кричать, и ему приходится наскоро мочить волосы под краном, делать вид, что мылся, и вылезать на свет божий.
Ничего не помогает. Ни-че-го.
Бабушка в твоем возрасте пасла козу. Дедушка в это время уже кормил всю семью – рыбачил и подрабатывал на железнодорожной станции. Папа в твоем возрасте выиграл две всесоюзные олимпиады – по математике и по физике. Мама в твоем возрасте… Миша тоже…
Он слушает без всякого выражения на лице, или же лицо его выражает страдание – не от сознания собственного несовершенства, а от того, что мы отнимаем у него время. Он мог бы, вместо того чтобы слушать наши глупости, лежать в пустой ванне и читать. Или смотреть в окно и думать. Сынок, о чем ты думаешь?.. Сынок! Сыно-о-ок!..
Тимофей всегда на посту только в тех случаях, когда нужна его настоящая помощь. Не выдуманное нами в воспитательных целях занятие, а когда на самом деле без него, без Тимофея, не обойтись.
Он ведет на улицу собак, каждый день, без всяких дополнительных напоминаний. Он знает, что собаки без него не обойдутся, сами не выйдут. Он бежит в бакалейную лавку, если утром выясняется, что кофе есть, а сливки все вышли. Он едет со мной на работу, если я прибаливаю, и у меня нет сил, и мне нужно, чтобы кто-нибудь со мной поехал и по дороге вслух читал мне сценарии. Он едет и читает, от нашего загорода до самой улицы «Правды», не замолкая ни на минуту. Потом он ждет меня, бывает, часов по десять, съемки – история долгая. Он сидит в тесной гримерке и ждет, терпеливый, как слон.
Он всегда рядом и готов действовать, но только если в действиях есть понятный и ясный смысл.
…Вот я и думаю: может, ничего?.. Может, дело не в том, что он патологически ленив – хотя он ленив патологически! – а в том, что он тоже старается, но как-то не так, как мы?.. Может, дело в том, что он хороший человек, а с учебой мы как-нибудь да разберемся и катастрофы нет?..
В общем, пойду гнать его из ванной, вот что. Интересно, что он там сейчас читает?..
Слоновий песок
Недавно мне приснилась история про слона. Это был очень большой слон, серый и коричневый, весь в складках, с огромными ушами, которыми он так важно двигал из стороны в сторону, каждым ухом в отдельности. Там во сне слон жил долго, и я как будто видела, как он сначала был недоумком, молодым и смешным слоненком, как потом взрослел, набирался ума и сил, как потом вошел в самый мощный и сильный возраст. Он чувствовал себя и был на самом деле умнее, быстрее и сильнее всех, хотя никаких «всех» во сне не было.
А потом он стал стареть.
Старел он долго – слоны долго живут и долго стареют. Но мой слон из сна старел как-то странно, так на самом деле не бывает, конечно. Из цельного монолита он превратился в некую зыбкую субстанцию, которая уже не была твердой, как гранит, а как будто струилась, видоизменялась. Слон начал осыпаться. Знаете, как осыпается старая необожженная глина. С нее как будто сдувает слой за слоем, и на пальцах остается тонкая коричневая пудра.
Со слона сдувало… жизнь в виде тонкой коричневой пудры, и он становился все меньше и меньше. Он пытался прятаться от всяких ветров и сильных течений, он искал местечко, где ему было бы помягче, где не было острых углов, которые сдирали бы с него жизнь, но у него ничего не получалось.
Он становился все меньше и меньше и в конце концов превратился в крохотного слоника, таких продают в сувенирных лавках под видом колониальных товаров.
Теперь он мог только стоять в лавке неподвижно.
Проснувшись, я долго раздумывала над слоном, а потом кое-как поднялась и стала рассматривать себя в зеркало. Что во мне осталось от того жизнерадостного молодого слона, которым я была когда-то? А от Женьки что осталось?..
Он забывчив стал – вон часы лежат под букетом тюльпанов, брюзглив не по делу, и то ему не нравится, и это, и былую жизнерадостность, когда нравилось все и всегда, с него постепенно сдувает время, тоненькой струйкой сдувает, почти незаметно, но – заметно.
Громкая музыка стала раздражать, и лишь время от времени, лишь иногда, очень редко, мы врубаем в нашей машине звук на полную и подвываем, как можем, группе Muse, а раньше – то и дело. В одиннадцать нам хочется спать, и это объяснимо – у нас собака, ее прогулять, потом завтрак, ребенка в школу, да и на работе нужно работать головой, а не дремать над открытой страницей Интернета!.. Вроде бы все объяснимо и разумно. Не такие уж мы и старые, в конце концов!.. Что такое?! Нынче принято в сорок семь считаться начинающей, а в шестьдесят – только «входить во вкус»!..
Не будет никакого «вхождения во вкус». Начинать в сорок семь поздно. Признаемся себе в этом. Ведь иногда, пусть не слишком часто, но все же нужно говорить себе правду.
У нас осталось очень мало времени. Почти совсем не осталось. Ветер сдувает с нас жизнь тонкой струйкой, незаметно глазу, но она убывает каждый день, и мы съеживаемся, уменьшаемся, сереем, усыхаем, как абрикос под ярким солнцем. Абрикосу особенно терять нечего – на следующий год опять будет море абрикосов, сначала зеленых, потом желтых, потом янтарных, налитых соком. Говорят, абрикосы очень нравятся слонам, они даже умудряются выплевывать косточки.
Я не могу остановить этот ветер, сдувающий с меня и со всех моих близких тонкую, почти незаметную пыль. И зацементировать их так, чтоб не сдувало, не могу тоже.
Получается, я ничего не могу, только изо всех сил любить – сегодня, сейчас, сию секунду.
